Войт отступил на пару шагов и согнулся в поклоне.
– Прошу милошди, милошдивые гозпода, – охнул он, глядя из-подо лба и искривив лицо в гримасе.
Но я заметил, что он осматривает меня без особого испуга. Что ж, коли он сделался войтом, то наверняка не был полным идиотом. Но он не мог даже в малейшей степени предполагать, какие у него теперь возникли проблемы. Ибо, видите ли, милые мои, Святой Официум, порой именуемый Инквизиториумом, – это единственная и окончательная инстанция в делах колдовства или ереси. И мы, инквизиторы, крепко не любим тех, кто жжет либо пытает людей без нашего ведома, согласия и благословения. Причиной тому даже не чрезмерная нежность или милосердие (в конце концов, наш Господь, сходя с Распятия своей муки, сказал апостолам: «Убивайте всех, Отец узнает своих»), но лишь желание сохранить закон и порядок. Ибо что было бы, когда б обитатели всякого городка или селения сами занимались выслеживанием колдунов и еретиков, жгли бы костры, устраивали допросы и расследования? Наступили бы бардак, беспорядок и сущий балаган. Говоря одним словом: хаос. А мы ведь прекрасно знаем, кого зовут Отцом Хаоса, верно?
Впрочем, если вернуться к делам земным: кто бы тогда работал на полях, в цехах и мануфактурах? Кто платил бы налоги? Не говоря уж о том, что лишь мы – выпускники Академии Инквизиториума – обучены отделять зерна от плевел и ежедневно выковывать клинок Божьего гнева в холодном огне справедливости. Это мы обладаем ключами к ларцам человечьих сердец и с неохотой этими ключами делимся с кем бы то ни было.
Именно потому наказание за самостоятельное преследование ереси и колдовства было столь сурово, хотя, к моему сожалению, на ярость хлопов или мещан, которые лучшим способом служения Господу считали жарку пары несчастных на кострах, порой смотрели сквозь пальцы. А сжигали обычно чудаковатых старушек, соседок, которым слишком везло в жизни, или девах, чьи сладкие личики и внимание со стороны мужчин вызывали зависть у менее красивых соперниц.
Ради справедливости я должен все же признать, что голытьба порой бывала права и кое-кто из соседей вправду забавлялся черной магией. Или, по крайней мере, так ему могло казаться, поскольку бормотание непонятных слов, которые чернь принимала за заклятия, никому не могло помешать. За исключением разве что самих бормочущих… Поскольку, видите ли, милые мои, для нашей святой Церкви нет разницы между грехом и желанием грешить. Если даже некто просто считал себя колдуном и лишь намеревался вредить людям, в глазах Святого Официума он уже заслуживал костра. Конечно, не наскоро сложенной поленницы, как здесь. Заслуживал он тщательного расследования, проведенного с истинной любовью, а после – достойной смерти. Да, исполненной боли, но и страстного раскаяния, а также безмерной благодарности к слугам Божьим, которые, не щадя сил, прямили кривые тропки его жизни.