Я вытер кинжал о ее одежду и упал на колени. Из моего носа хлынула кровь, мешаясь в траве с кровью, что натекла из раны старухи.
– Вы справились! – В голосе Нойшалька слышалось искреннее удивление.
Я с трудом поднял глаза. Демонолог стоял у входа в пещеру, и солнце освещало его в профиль. Я прищурился, а потом сел, отведя взгляд.
– Мне нужно поспать, – сказал я и сам слышал, как дрожит мой голос. – Разбудите меня через несколько минут…
* * *
Она сидела рядом, держа меня за руку. Я чувствовал ладонью ее тонкие холодные пальцы, а когда поднял голову – увидел ее улыбку.
Она лениво отвела со лба золотые волосы и склонилась надо мной. Ее миндалевидные глаза были синими, словно горное озеро в свете полуденного солнца…
– Вставай, вставай, – говорила она нетерпеливым хриплым голосом Казимира Нойшалька.
Сон улетучился, я поднял голову и увидел склонившегося надо мной демонолога.
– Пора, – говорил он, а изо рта его смердело гнилью, и запах этот сразу же дал мне понять, что из прекрасного мира сна я вновь перенесся в столь же реальную, сколь и несчастную юдоль слез.
– Встаю, – пробурчал я.
Был сердит, что меня разбудили. Но знал: в сердце моем надолго останется память о сладостном видении из сна. Как и горечь осознания того, что мечты останутся лишь мечтами, поскольку я сам выбрал путь, которым следую и поныне.
Я оглянулся. Мы все еще были у пещеры, ставшей укрытием колдуну, но солнце успело пройти по небу немалый путь.
– Где труп? – рявкнул я.
– Я бросил его в реку, вместе со всем… – пожал он плечами.
– Бросили в реку, – повторил я ироничным тоном. – Порядком потрудились, чтобы убрать ее долой с моих глаз.
– Даже не думайте об этом, – сказал он, и голос его внезапно сделался тверд. – Нам придется погонять коней, чтобы завтра до заката оказаться в Амшиласе.
Вот и вся благодарность вашему нижайшему слуге за спасение жизни. Ха, а может, Нойшальк был прав, ведь и он значил для меня ровно столько, сколько стоили знания в его голове.
– Обождите здесь, – приказал я. – Мне нужно еще кое-что проверить.
Не слушая его протестов – все более страстных, – я вскарабкался в седло (и слово «вскарабкался» хорошо передавало суть того, как именно я это сделал) и погнал назад к лесу, по которому мы еще недавно убегали от старухи. Я направлялся к дереву, в которое воткнулась стрела, пущенная в Нойшалька. Хотел увидеть ее поближе, поскольку она показалась мне предметом чрезвычайно необычным.
Я без труда нашел дерево, в стволе которого торчала стрела. Увы, я не сумел ее извлечь. Острие воткнулось так глубоко, что пришлось бы порядком помучаться, вырезая лунку вокруг древка, и я не думал, что здесь помогут даже клещи. Но и увиденного мне хватило с лихвой. Стрела была вырезана из черного дерева, тщательно отполированного и покрытого едва заметными руническими знаками – а точнее, знаками, которые я посчитал рунами. Оперение было из пера некоей черной птицы, но я не сумел понять какой именно. Впрочем, ничего странного: я ведь не тот, кто разбирается в животных.