– Совет собрался, – сказал он негромко. – И просит прийти вас, доктор Нойшальк, вас, отец Бонавентуро, и вас, мастер Маддердин. Ступайте за мною.
– Наконец-то, – пробормотал чернокнижник.
И пошел к нам, ковыряясь в зубах и громко цыкая зубом.
– На обед приготовьте что-нибудь посъедобнее, – приказал.
Ведомые молодым монахом, мы сперва двинулись коридором, а после – по идущей над садом галерее, потом снова коридорами к той части замка, где нас ожидал Совет Монастыря Амшилас.
Зал, в который мы вошли, был огромен, с полукруглыми сводами, поддерживаемыми каменными колоннами настолько толстыми, что и мужчина не сумел бы обхватить такую колонну руками. Зал был разделен на две части, и вторая – лежавшая дальше от двустворчатых дверей – находилась на возвышении, к которому вели широкие ступени.
Именно там, у прямоугольного стола, в креслах с резными спинками, сидели двенадцать монахов. Я видел их руки, покоившиеся на столе и почти скрытые под широкими рукавами ряс. Но не видел затененных капюшонами лиц – хотя предполагал, что монастырь Амшилас подобрал этих людей с особенным тщанием.
В более широкой части зала, у стены, стояли монахи-слуги, с глубоко склоненными головами – будто бы погруженные в страстную молитву.
– Прошу, господа, – тихо отозвался приведший нас брат. – Совет ждет вас.
– Глядите внимательно, – обратился ко мне Нойшальк высокомерно. – Ибо нынче станете свидетелем триумфа несокрушимого знания и непокоренной воли.
– Именно так себе все это и представлял, – ответил я, легонько склонив голову.
– Ну, пойдем. – Чернокнижник щелкнул пальцами молодому монаху, губы которого шевелились в бесшумной молитве.
Мы двинулись в сторону возвышения. Демонолог – быстрым уверенным шагом, молодой брат – за его спиной.
Нойшальк взошел по ступеням, но даже не стал отодвигать предназначенного ему кресла во главе стола. Внезапно раскинул руки и выкрикнул нечто громким голосом. Его фигура, теперь напоминавшая огромную черную птицу с распростертыми крыльями, выросла, казалось, под самый потолок. И прежде чем я успел хоть о чем-то подумать или что-то сделать, из тела Нойшалька ударили струи огня.
В один миг двенадцать монахов и брат-проводник оказались испепелены. Не осталось ничего. Даже костей, даже одежды. Жар был таков, что я ощутил, как огненное дыхание охватывает и меня – и, с трудом удержав стон, прикрыл лицо. Но даже так мне казалось, что у меня слезает кожа со щек, лба и носа – клочьями, в один миг.
И тогда монахи-прислужники, смиренно стоявшие под стенами, подняли головы и слаженно, хором, вскинув над головами руки, прокричали слова, ни смысла, ни значения которых я не мог уразуметь, но которые обладали мощью столь огромной, что я пал на камни, успев увидеть, как из ноздрей моих брызнули струйки крови. Пытался свернуться в клубок, но мне казалось, что на спине моей воздвигся распластывающий по полу груз. Единственное, что я мог сделать – это смотреть. И не думаю, что многие из живущих видели когда-либо демонстрацию ничем не оскверненной, священной силы, которой я получил оказию и счастье быть свидетелем.