Я мысленно вздохнул, поскольку корчма, в которой я нынче сидел, не была подходящим местом для набожных размышлений. Царили здесь смрад капусты с горохом, плохо сваренного пива и потных тел. Я не любил эту корчму, и один Господь ведал, зачем вот уже который час сидел в ней, мрачно напиваясь – кубок за кубком – молодым вином. Быть может, я пытался таким образом одолеть одиночество, но разве хватило бы для этого вина всех хезских пивных? Я безропотно нес сей крест, хотя ноша и казалась мне порой тяжелее обычного.
В корчме было полно людей, а еще – шумно и душно. На кухне подгорел горох, и в зале теперь стоял выедающий глаза дым. Но кроме меня, никто не обращал на это внимания. Я намеревался напиться, но, во-первых, Господь в милости своей одарил меня крепкой головой, а во-вторых, чтобы почувствовать помрачение рассудка, пришлось бы выпить с кварту здешнего пойла.
– А маштера Фолькена выброшят, – прервал болтовню помощника его товарищ. – Уж-же двое у него на штоле ждохли. Его милошть каноник были вешма недовольны!
Я поневоле навострил уши, поскольку тоже слыхал о двух подряд неудачах Фолькена. Это мало касалось моей работы, однако новости расходятся быстро. И Фолькен наверняка вскоре станет прошлым, оказавшись на столе у собственных учеников и подмастерьев.
Две смерти подряд? Может, это заговор или подкуп? А то и ересь? Конечно, любая из трех возможностей на самом деле была слабо вероятна. Палач наверняка был пьян либо с похмелья, как частенько случалось с ним в последнее время – и не мог не ошибиться. Ошибся в подборе инструментов или не заметил, что допрашиваемому следует передохнуть – либо того, что врачу стоит его осмотреть? А может, он повредил одно из витальных мест и вызвал кровотечение или недопустимое ослабление тела пытуемого?
Что бы ни стало причиной этих двух смертей, Фолькен теперь оказался слишком близок к опасной черте: пересеки он ее – и превратится в овечку, окруженную волками. А уж волков, что точат зубы на место мастера палаческой гильдии, наверняка найдется в достатке. Хотя, клянусь Господом, это не то место, которое достойно зависти. Тяжелая работа в опасных условиях, огромный риск и отсутствие уважения да понимания окружающих. К тому же обычные палачи не проходили столь утонченного и длительного обучения, как инквизиторы, так что рано или поздно скатывались в пьянство либо давали волю своим садистским наклонностям. А ни то, ни другое не позволяло эффективно проводить допросы.
Ведь палачи неизбежно забывают, что пытки – лишь средство достижения цели, а если и помнят, то им кажется, что цель эта – добыть признания. Нет ничего более ошибочного, милые мои! Признание палач добывает долотом и раскаленными щипцами. Обычно уже одного вида инструментов хватает, чтобы большинство людей обрело сверхъестественное желание говорить, подробно отвечая на каждый заданный вопрос.