Я покачал головой.
– Плохой из вас конспиратор, – согласился я с ним.
– Это уже неважно, – пробормотал он. – Тот, кого вы называете четвертым человеком, покарал Фолькена и Хаусманна, поскольку те не поверили словам боголюбивых монахов. И покарает всякого, кто не примет единой и истинной веры! Я получил откровение! Я поклялся, – в голосе Братты послышался гнев, – до конца дней своих уничтожать тех, кто верит Зверю и его пророкам, а не нашему любимому Господу, умершему на кресте!
– Ага, – сказал я и решил пока не комментировать его еретические словеса, хотя мне уже приходилось иметь дело с таким безумным фанатизмом – в Гевихте. – Выходит, летаргия – дело рук четвертого человека? Хорошо, у нас еще будет время, чтобы вы спокойно объяснили, как все произошло.
В подземелье было холодно, влажно, гуляли сквозняки. На стенах мерцающим, неровным светом горели, немилосердно коптя, факелы. В этом дрожащем свете лицо Одрила Братта то проявлялось из тени, то исчезало в ней. А поскольку было оно измазано в крови – я от такого-то вида чувствовал мурашки по всему телу.
– Ты уже мертв, Мордимер, – сказал он мне и сплюнул на пол красным.
– Чему быть, тому не миновать, – ответил я беззаботно. – Но не просветите ли меня, драгоценнейший каноник? Кто меня убьет? Вы? Здесь и теперь?
– О, нет, не я, – ответил Братта со странной мечтательностью в голосе – которая мне чрезвычайно не понравилась, поскольку свидетельствовала, что за пазухой он все еще таит некую неожиданность.
– В таком случае… – я театрально огляделся, пожал плечами и пошутил: – Это будет ваш невидимый друг?
– Иногда – невидимый, – произнес он с мерзкой усмешкой. – Но теперь он – за твоей спиной.
Это, понятное дело, старый трюк, на который не купится никто, имеющий мало-мальский опыт и сколько-нибудь разума. Только знаете ли, милые мои, у Одрила Братты не было повода отвлекать мое внимание. Он стоял настолько далеко, что не сумел бы меня ударить, а я преграждал ему единственный путь к бегству. Поэтому я мог совершенно спокойно и без опаски оглянуться.
Так и сделал. И то, что увидел, заставило меня окаменеть (подозреваю, в миг тот Лотова жена казалась бы рядом со мною резвой газелью). У меня остались силы лишь на то, чтобы со свистом вздохнуть, и сознания хватило лишь на то, чтобы понять: руки мои трясутся, а на теле проступает ледяной пот.
Он высился позади меня, огромный и враждебный. С серыми крыльями, словно измазанными в грязи, и с лицом, изрытым морщинами. Глаза его пылали огнем, а в руках был сверкающий серебром меч.
– Я здесь, – сказал он, и голос эхом загремел по подвалу, – чтобы покарать неверных и спасти истинно верующих.