– А, я понял, сударыня. Это все?
– Еще я хочу вымыться.
– А лекарь разрешит? Ведь вы…
– Наплевать. Какое теперь это имеет значение?
Обе просьбы были выполнены. Домбре съездил в Лувр, после чего сказал, что король согласился удовлетворить просьбу, касающуюся господина де Санда. Потом комендант отдал распоряжение принести в камеру фехтовальщицы большую лохань, в которой обычно стирали белье. Камеру хорошо прогрели, а лохань наполнили горячей водой. Опасаясь возобновления кровотечения, комендант пригласил Лабрю, и Дениза мыла фехтовальщицу под его чутким присмотром. Здесь же присутствовала охрана Эжена, который привел врача в камеру, но Женьке, в самом деле, было наплевать, – она уже давно ходила голой перед здешним обществом и теперь наслаждалась только тем часом, который дал ей для последнего омовения Домбре.
Ей было выдана свежая сорочка и простое платье из черного сукна. Перед уходом Лабрю еще раз осмотрел девушку, потом поклонился, поцеловал ей руку и удалился.
Вечером пришел Генрих, которому дали последнее свидание, и сказал, что купит у палача ее голову.
– Зачем? – не поняла Женька.
– Я знаю мастера, он набальзамирует ее, и я оставлю твою голову в нашем доме. Что ты так смотришь?
– На черта тебе это чучело? Чтобы висеть рядом с головой кабана, которого ты убил на последней охоте?
– Не смейся! – рассердился Генрих.
На его глазах выступили слезы, и он прижал девушку к своей груди, где что-то прерывисто клокотало. Женька дрогнула и замерла в его нервном объятии, словно опутанная оголенным проводом. Она поняла, что он не издевается, а просто любит ее, как это может делать воспитанный в эпоху жестокости избалованный королевский фаворит.
– Ты… будешь завтра на казни?
– Конечно. Я обязан. Мое отсутствие было бы неуважением.
– К королю?
– К тебе.
– И ты… выдержишь это?
– … Не знаю. Я должен. Ты… ты жди меня там.
– Да, хорошо, только ты… не торопись.
Свидание было коротким. Король дал своему фавориту всего полчаса, и Домбре ревностно следил за исполнением данного приказа. Эжен, глядя на прощающихся супругов, криво улыбался.
Охрана во время свидания была удвоена. Фехтовальщица догадывалась, почему – ей в любом случае больше не позволят бежать отсюда, – ее либо казнят, либо убьют при попытке бегства.
– Прощайтесь, – сказал Домбре.
– Оставь мне что-нибудь, – сказала Женька Генриху, и он отдал ей одну из своих перчаток.
Супруги поцеловались, потом де Шале опустился перед фехтовальщицей на колено, коснулся губами края суконного платья и, закрыв рукой лицо, быстро вышел. Дениза всхлипнула.