Тем не менее, неделя, прожитая на Луаре, если не стреножила, то, во всяком случае, направила фехтовальную стихию в более мирное русло. Женька вернулась к штурвалу того корабля, который был оставлен ради поединка с королем, и души ее коснулось некоторое спокойствие. Зато телесно, как и предрекал Этьен, фехтовальщице пришлось еще помучиться – ночами начинали болеть раны и особенно шрам на шее. Однажды поднялась даже температура – перед глазами снова мелькали знакомые места, события и лица, а голова, казалось, сейчас просто отвалится, не в силах удерживать в своем внутреннем пространстве весь этот болезненный хаос. Женька смазывала раны бальзамом, которым ее перед отъездом снабдил Дюпре, а профессор посмеивался в телефонную трубку и просил потерпеть.
С понедельника Эдмон возобновил свои дела и снова вовлек в них свою беспокойную невесту. Она не сопротивлялась, а в свободное время дорабатывала свои «Записки» и общалась с Жули. У Эдмона в специальном сейфе находилась запись сюжета, о которой говорил профессор, но Женька не пользовалась ею даже при работе над своей книгой. Она боялась смотреть на себя со стороны, ожидая, когда пройденное время поможет взглянуть на все это более спокойно.
На второй неделе Женька закончила рукопись и отвезла ее Монро, потом получила небольшие съемочные за эпизод в «Фаворите» и стала собираться домой.
Эдмон должен был приехать за ней позже. Шпагу ее отцу он обещал привезти сам. Для ее вывоза требовалось оформить специальные документы. Он помог Женьке выбрать подарки для родных, после чего проводил девушку в аэропорт, где они, наконец, кое-как отпустили друг друга.
Домашняя работа
Дома Женьку встретили журналисты, и она подтвердила, что уходит из большого спорта и уезжает жить к Эдмону Монрею.
– Так это он похитил вас, Евгения?
– Он не похитил, я сама уехала.
– Все это время вы жили в его доме?
– Я жила в его сердце.
– Это очень романтично, но почему вы о себе ничего не сообщали?
– Не хотела, чтобы нас разлучили.
Внимание прессы не тяготило фехтовальщицу. За время своей спортивной жизни она привыкла к нему и относилась как к части своей публичной деятельности.
На ступеньках аэропорта, растолкав назойливых представителей СМИ, вперед пробилась, мама, которой помогали Алиса и Кристина. Марина Дмитриевна плакала, смеялась и на ходу глотала какие-то мелкие таблетки, которые подавала ей Алиса. Все трое набросились на фехтовальщицу, стали обнимать ее и потащили вместе с вещами в такси. За ними бежали настырные телевизионщики.
– Скажите, Евгения, а это правда, что под виллой Марка Монрея проходит какая-то аномалия?