Теперь, когда карман ничего не оттягивает, Роуса как будто лишается защиты. Она захлопывает дверь, ведущую в мороз и метель, и сворачивается клубочком у hlóðir. Ей так хочется стиснуть в руке какой-нибудь талисман, чтобы успокоиться, но в кармане остались только крестик и стеклянная женщина. Роуса нащупывает ее и крепко сжимает в кулаке, ожидая, что она треснет или вовсе рассыплется. Но эта хрупкая, крошечная, изящная фигурка крепче, чем кажется на первый взгляд. Даже когда Роуса согревается и перестает дрожать, стекло по-прежнему холодит ее ладонь.
Ночью метель прекращается, но снег тяжело облепляет дома и холмы шерстяным саваном. Лед сковал все вокруг, и кто знает, сколько мертвых тел погребено под ним?
Провозившись во дворе полдня, Пьетюр и Паудль возвращаются уставшими и мрачными. Они раздобыли двух крыс, чтобы накормить кречета, и ничего больше.
Пьетюр держит крыс за хвосты и раскачивает туда-сюда.
– Может, не скармливать их птице? Они того и гляди пригодятся нам самим, если мы не хотим резать овцу. Или друг друга. – Он ухмыляется. – Улыбнись, Роуса. Сначала я заколю Паудля. В нем много мяса, выйдет отличное жаркое.
Она растерянно смотрит на него.
– Нет нужды меня благодарить, – продолжает он. – Было бы глупо с моей стороны пускать тебя на мясо. Датчане весной дорого за тебя заплатят. Если вы с птицей доживете до конца зимы, я разбогатею. А как съем Паудля, еще и растолстею.
Пьетюр хохочет, и Паудль, поколебавшись, неуверенно подхватывает его смех. Роуса тоже выдавливает из себя улыбку, хотя ее так и тянет сжаться в комочек где-нибудь в углу, закрывая руками беззащитное горло.
Они принимаются за вязание в неуютном молчании, нарушаемом только прерывистым дыханием Йоуна, и стараются не замечать вползающие в дом тени.
Время от времени кто-нибудь берет Йоуна за руку и по капле вливает ему в рот домашний brennivín. С каждым вдохом Йоун тает на глазах. Лицо его заостряется, под кожей выпирают кости.
Приготовив жаркое, Роуса подносит ложку к его губам: съешь хоть немножко, Йоун, elskan. Но он не может глотать и только невнятно лепечет что-то, ворочается и взмахивает руками в полусне, будто отбивается от воображаемого врага. Снова она думает, что он совсем как ребенок. Даже не верится, что когда-то этот человек в ярости бросал на нее угрожающие взгляды.
Как-то раз, когда она утирает пот с его лба, веки его трепещут и поднимаются и он заглядывает прямо ей в глаза. Ладонь его бессильно хватает воздух. Она отшатывается, и рука Йоуна падает обратно на тюфяк.
– Он хочет взять тебя за руку, – тихо говорит Пьетюр.