Когда я спросил у Анны, что она шепчет, она отвечала:
– Да просто песенку, которую услыхала от Катрин.
Катрин клялась и божилась, что не учила Анну никаким заклинаниям. Эта женщина лживей, чем многоликая луна.
Я взял Анну за руку.
– Не выходи из дома, elskan. Это опасно для тебя… для нас обоих.
Но Анна продолжала бродить по холмам, выкладывала на курганах узоры из выброшенных на берег веток и оставляла рядом с ними пучки трав.
Как-то раз Эйидль привел ее домой, торжествующе улыбаясь.
– Руны! – злорадствовал он. – Жена bóndi читает заклинания и чертит повсюду руны. На альтинге я задам вопрос, с чего бы нам подчиняться человеку, который не может уследить за собственной женой.
– Смакуешь чужие несчастья, Эйидль? Анна нездорова и нуждается в отдыхе. Но она добрая христианка и не станет баловаться ворожбой.
– Я видел руны, Йоун.
– А я – нет, – отрезал я. – Тебе померещилось. – Я силился улыбнуться, и у меня заныли скулы. – Почему это именно тебе везде видятся руны? Может, нам стоит об этом спросить на альтинге?
Эйидль сверкнул глазами, но ничего не ответил – по крайней мере, в тот день; однако на другое утро Олав принес мне письмо, в котором Эйидль угрожал рассказать о выходках Анны на альтинге и обвинить ее в смерти Биргит.
Я снова попытался втолковать Анне, какую опасность она навлекает на нашу семью.
– Эйидлю только повод дай, elskan, и он немедля отправит тебя на костер. Пойми же, он будет особенно жесток с тобой, потому что хочет досадить мне. – Я взял ее тоненькие пальчики, настолько хрупкие, что их легко можно было переломить. – Не выходи из дома. Тебе ничего не грозит, покуда ты здесь.
Она вырвала руку, как будто мое ласковое пожатие обожгло ее.
– До меня тебе дела нет, – прошипела она. – Ты боишься, как бы люди не запятнали твое доброе имя.
– Одумайся, Анна. Не говори того, о чем потом пожалеешь.
– Кабы твои драгоценные сельчане только знали, какой ты жалкий червяк…
Я представил себе, как она с глухим стуком рухнет на пол, как будет горяча ее кровь цвета вина, – и в ужасе отшатнулся.
– Ударь меня, – ехидно процедила она. – Может, тогда наконец почувствуешь себя мужчиной.
Я отвернулся и принялся колотить ладонью по стене, покуда весь дом не затрясся от грохота. Я даже не почувствовал, что разбил руку в кровь.
Перевязывая мою рану, Пьетюр тихо произнес:
– Она опасна, Йоун. Она погубит себя и нас за собой утянет. И станет хохотать, когда нас потащат на костер.
Следующей же ночью Пьетюр нашел Анну на склоне Хельгафедля: она бормотала вслух свои три желания на могиле Гудрун, дочери Освивра. Он привел ее обратно и мрачно сказал: «Она хочет поговорить с Эйидлем. Наедине».