Но Бина бросила взгляд на дверь гостиной. Они стояли с Гафуром и экономкой. Она-то догадалась. Да и Долли, наверное, тоже. Сыщик Фелуда разгадал бы эту загадку в два счета. Гафур, экономка и Хадр поняли, что вернулся младший сын хозяев, сразу же, как только проснулись и принялись за работу, и обнаружилось, что ночью кто-то съел аж восемь яиц, а дверь в комнату Рафика закрыта и там царит полумрак. Хадра не было – вот оно, признание! Он-то знает, кому сказал. Бина шепнула Долли, и та выкатила глаза. На рынке Хадр сказал – бедный глупый слуга и его улыбчивый умный товарищ, работающий на кухне в другом доме, – сказал: как хорошо, что молодой хозяин вернулся из странствий. Хадр сказал: ой, больше мне нельзя ничего говорить. Улыбчивый сообразительный товарищ, вернувшись домой, передал хозяину: вот, такой-то вернулся с войны и снова идет туда. А хозяин, из Дружелюбных, сообщил это капитану Каюму. Бина ужасно гордилась своим расследованием: чем она хуже Фелуды? Хорошо, что капитан пообещал вернуть брата через час. А когда он придет, она точно-точно скажет, чтобы он покинул дом и вернулся только с победой; и чтобы никто не доверял Хадру никаких секретов. Уж это-то все поймут.
6
Наутро мать вышла из дома, прихватив судок для завтрака и пару чистых рубашек для Рафика. Сперва она хотела идти одна, но ее уговорили взять с собой в качестве охраны Хоку, привратника. Идти с отцом она отказалась. Это, мол, дело матери. Когда она наконец вернулась, было семь часов вечера. Она попросила чаю.
– Ну, слушайте. Было вот как. Мы с Хокой пошли в участок, который назвал капитан Каюм. Он сказал, что моего сына будут допрашивать в Рамне. Мы взяли рикшу. Ну и навидались же мы по пути! Полгорода разрушено. Повсюду лежат трупы, кругом вывески на урду и сожженные дома. У участка сидели женщины, закутанные в покрывало. Наверное, уборщицы или прислуга. Поднявшись по ступенькам, я вошла. За столом в приемной сидел пакистанский армейский офицер. Он даже не посмотрел на меня, когда я подошла к нему. Я спросила, могу ли я видеть капитана Каюма. Он ответил, что его тут нет и не будет.
Я замешкалась. Капитан заверил меня, что сына будут допрашивать в этом полицейском участке и отпустят через час. Этого не случилось. Я страшилась задать следующий вопрос: здесь ли мой сын? Офицер спросил, зачем я спрашиваю. «Мамаша, к чему беспокоиться?» «Смотрите, что я ему принесла», – сказала я. Тот ответил, что, если я оставлю мыло, бритву, рубашки и еду здесь, он позаботится о том, чтобы они дошли до моего сына.
Подошел второй офицер и быстро сказал: да, мой сын находится в здании и с ним обращаются очень хорошо. Сомнительно, чтобы он слышал, как я называла его имя. Я спросила, понял ли он, о ком я. Он ответил: у нас никого долго не держат, скоро сын вернется. Первому офицеру я передала пакет с едой и набором бритв и пообещала вернуться завтра, если сына к тому времени не выпустят. Кажется, это сбило его с толку. «Госпожа, – сказал он. – Вам нет нужды ходить сюда каждый день. Вашего сына скоро освободят».