Хока вывел меня оттуда, и я укрыла лицо. Сыну будет стыдно, если он узнает, что я плакала на людях. Когда мы спустились со ступенек, я обратила внимание, что некоторые женщины хорошо одеты. Кое-кто даже при сумочке. Это были женщины из хороших семей, как и я. Остановившись – Хока едва не оттащил меня, – я спросила у одной: «Что ты здесь делаешь, сестра?» Она подняла на меня глаза и ответила: «А что мне еще делать, сестра? Они забрали моего мужа и троих сыновей и сказали, что приведут их сюда. Мне некуда больше идти».
И я с ужасом поняла, что меня ждет. Сидеть на ступеньках полицейского участка в Рамне и ждать, когда выпустят Рафика. Но там его нет. Где он – в казармах или в каком-нибудь доме за высокой стеной? На всем обратном пути нам попадались сожженные дома. У портного, к которому ходит отец, дом разрушен и сгорел дотла; книжная лавка, с владельцем которой так сдружился Рафик, тоже разрушена, от нее осталось лишь пепелище, да и от соседних зданий тоже; присмотревшись, я увидела: то же самое сталось и с домом Муртазы чуть поодаль, где родился муж моей самой старой подруги. Стены забрызганы кровью: кажется, что людей ставили к ним и расстреливали в упор. Я видела груду из семи или восьми тел. Завтра я снова пойду и буду требовать, чтобы мне сказали, где мой сын, и возьму еще еды.
7
– Мама, – уже в августе сказала Назия, – вчера Хадр спрашивал у меня, нет ли новостей об экономке профессора Анисула.
Та бросила свое занятие. Она разбирала лоскуты и нитки в комоде, где хранились принадлежности для шитья. Мать любила время от времени наводить там порядок: каждый лез туда, если что-то требовалось, и рылся, не заботясь об аккуратности. Очень скоро там образовывался бардак. Пару раз в год мать с тщанием прибиралась в ящике, а потом звала Назию и девочек показать, в каком виде его следует содержать. Лоскутки шелковой и хлопковой материи, такие нужные всем, лежали рядом с ней на диване, тщательно рассортированные по цвету.
– Я ничего о ней не слышала.
– Он спросил, не решила ли она вернуться в Газипур. Сказал, что в такое время лучше жить с семьей.
Мать сложила руки на коленях, ладонями вверх, и, подняв голову, в отчаянии посмотрела на Назию:
– Но мы не можем отпустить Хадра. Мы ведь не справимся без слуг.
Однако к концу разговора мать и Назия решили: хочет уйти – пусть, никто не будет жаловаться.
Кажется, наступил сентябрь – не один месяц прошел со дня ареста Рафика. Мать в сопровождении Хоки каждый день ходила в полицейский участок в Рамне и к казарменным воротам, требуя известий о сыне. Каждый день. Отец молчал. Он с ней не ходил. И искренне считал, что надежда может свести с ума. Утром он наблюдал, как она уходит, усаживался в кресло и читал книгу или удалялся в кабинет, чтобы поработать над, как он говорил, приостановленным делом. Дверь в кабинет запиралась, и отец оставался наедине со своими мыслями.