Семь раз приходила пакистанская полиция – обыскивать дом. И лишь однажды забрала в участок кого-то из домочадцев. В тот раз внимание полицейских привлекли замысловатые чертежи мостов, сделанные профессором Анисулом, и они прихватили с собой и их, и автора. Арестованный вернулся невредимым через три часа. К омерзению и злости профессора, чертеж остался в участке.
– Кажется, они решили, что я шпион или саботажник. Но как можно шпионить за тем, чего не существует, вредить тому, что нарисовано на бумаге?
В те дни к воротам, случалось, приходили женщины – просить еды. Те, что лишились крова, семьи и средств к существованию. Отец говорил: то, что мы можем для них сделать, должно быть сделано. Они и просили-то немного: воды, в которой варился рис. Отец говорил: если дать им больше, значит, дать больше, чем соседи. Дай больше – и в один прекрасный день толпа сломает ворота и ограбит твой дом. Восемь вдов, ежеутренне приходивших к порогу, получали воду после варки риса, а иногда – ложку дала.
Как-то Назия вернулась с прогулки к озеру. Сезон дождей подходил к концу; она не могла жить без этого: разверзшиеся хляби небесные приводили ее в чувство, направляли мысли в иное русло. Бабушки оставались дома, но старались подвинуть стулья ближе к окну в сад. Когда шел дождь, они то и дело отвлекались от небольших домашних дел: обычно старые женщины то толкли паан [62] в маленьких ступках, то латали и зашивали одежду, то тайком шили что-нибудь в подарок. Из окна слышался шум мощного ливня и доносились запахи земли, травы, деревьев и чистой-чистой льющейся воды. Лица бабушек сияли: говорить совсем не хотелось. Назия понимала их чувства. Гуляя у озера под стареньким черным зонтом свекра, чинно подвернув юбки, чтобы не заляпать подол в грязи, она едва не пела. Когда-то, совсем малышкой, она убегала под дождь и, промокнув до нитки, с визгом бегала по глубоким, по колено, лужам вместе с уличными оборванцами. Даже теперь она бы с удовольствием там поплескалась. Говорят, пакистанцы ненавидят дождь и не умеют воевать в сырости.
Ее впустил Хадр и, разглядев, запыхтел и зафыркал. Как бы она ни береглась, совсем не запачкаться не вышло.
– Но госпожа! – указал он с деланым отчаянием на чистый пол. – Ваша обувь! У вас грязь на юбке!
– Чуть ли не по колено в грязи! – радостно воскликнула Назия. – Как Элизабет Беннет!
Хадр церемонно пропустил ее слова мимо ушей. Назия ушла в свою комнату, переоделась и вытерла лодыжки мокрым полотенцем. Хадр знал, кто такой Гитлер, а вот про Наполеона не слыхал; он знал сыщика Фелуду, но понятия не имел об Элизабет Беннет. Раньше он, как и Хока, был ночным сторожем, а теперь старался не уделять внимания намекам на свою необразованность. Никогда не станет уточнять: просто слабо, будто сочувственно, улыбнется и тут же займется своими делами.