– Да, – говорила она вслух. – Спасибо, что спросили. Мы из Бангладеш – по крайней мере, так страна называется сейчас и называлась последние пять лет.
Врачу, что ставил их на учет, когда дом в Лоджмуре уже был куплен, Назия тоже сказала бы пару слов. Ему не понравилось, что она прилетела в Англию беременной. «Мы этого не планировали, – хотела ответить Назия. – Я не знаю, как так получилось. Может, оттого, что мы собирались в Англию. Оттого, что жизнь должна была наладиться. Я говорила вам, почему мы решили уехать? Потому что Бангабандху убили. Вы же знаете – Друг Бенгальцев. Человек, основавший нашу страну. Враги ворвались в его дом и убили его и всю его семью.
Какое это имеет отношение?.. Ну, наверное, мы посмотрели на людей, которые пришли к власти, и нам показалось, что… Да, знаю! Звучит ужасно! Но вам бы тоже следовало взглянуть на этих полковников и генералов, на тех, кто пришел к власти. Вам было бы интересно послушать моего брата – он врач в Бомбее. Специалист в области здравоохранения. Дела у него там идут замечательно. Эмиграция – это у нас семейное».
И людям из Министерства внутренних дел она бы тоже сказала – разрешение на работу выдали, бумаги были в порядке, спасибо университету, и Назия не понимала, зачем нужно встречаться с представителями власти. Может быть, однажды придет время им избавиться от жалких новеньких зеленых паспортов Бангладеш и получить старые добрые британские – солидные, синие. Чиновник все допытывался, кто из их семьи остался дома, даже про Руми подробно расспрашивал. Назия не собиралась писать Руми в Бомбей и предлагать ему срочно паковать вещи и перебираться в Шеффилд, начинать блистательную карьеру заново. Это тоже надо было объяснить.
– Там мать моего мужа, – сказала она. – Отец мужа умер в прошлом году. Мать в Англию не поедет. И две сестры, они сейчас учатся.
– Откуда вы знаете, что мать вашего мужа не поедет в Англию? – спросил чиновник-коротышка, перебирая бумаги из их серовато-синей папки, не глядя ни на Назию, ни на Шарифа. Он был не против того, что Назия говорила от имени мужа. Тот сидел рядом, но в беседе не участвовал.
Назия хотела бы ответить ему со всей откровенностью. «Видите ли, – сказала бы она, – мужниного брата увели из дома пакистанцы и, скорее всего, запытали до смерти. Его мать ходила в полицию каждый день, целый год,
а может, и дольше, ходила, даже когда пакистанцев уже прогнали. Она знает, что он мертв. Его тело где-то в Бангладеш. Она не знает, каким был его конец. Думаете, хоть что-то заставит ее бросить землю, в которой лежит ее младший сын, не узнав, где его тело и как он умер? Думаете, можно убедить ее перебраться в страну, где ее зять, виновный в смерти ее сына, живет в сытости и довольстве?»