священника беснуются человек шесть мальчиков по вызову, колошматя драгоценный старинный фарфор. Но вы ведь такого не допустите? (Джереми, знакомый с историей кутежа в старинном европейском приходе, со знающим видом кивнул.) Я тут слышал о вакансии и тут же вспомнил о вас – и, конечно, о дорогой Лавинии. Где? А я разве не сказал? В Зальцбурге – в западную Австрию нужен англиканский священник. Ну конечно, в Вене нашелся свой. Там очень симпатичный дом – дворец восемнадцатого века; нет-нет, во всех комнатах жить и не требуется. Ужасно не повезло, что в свое время архиепископа Зальцбургского не наделили правом выбора, и теперь у них в самом деле больше дворцов, чем они могут потянуть. Невероятно, но один из них до сих пор наш. Спален, правда, неудобное количество. Зато удобно играть в прятки и в сардинки – сейчас еще играют в сардинки или уже нет?
Об этом предложении Джереми рассказал Лавинии, когда они остались вдвоем в доме, построенном в 1960-х, из желтого кирпича, с окнами, которые не мешало бы заменить; была суббота, и Расселл зависал где-то с тремя дружками. На всю жизнь она запомнит: стоило ему произнести слово «Зальцбург», она подалась к нему и радостно схватила его руки в свои. Это же все меняет, все искупает: Джереми так важно жить в красоте, среди умных и милых людей, дружить с любителями музыки и хотя бы раз в месяц слушать любимые произведения, сыгранные на лучшем из возможных уровней. «Думаешь, он это всерьез?» – наконец спросила она. Ну конечно, ответил супруг, иначе стал бы он ей говорить?
Посоветовавшись с мужем, через неделю она подступилась к Расселлу. Джереми дома не было.
– Ненавижу тебя! – заорал сын. – Что мы забыли в гребаной Австрии? Что я там делать буду? Учить австрийский?
– Там говорят по-немецки, милый. Ты мигом научишься.
– А ты не знала? – Голос Расселла за восемнадцать секунд достиг пика децибел. – Там другая система. Я не могу все выучить дважды, да еще и на другом языке! Я завалю все экзамены, и у меня не будет друзей, потому что со мной не смогут разговаривать! Вечно ты портишь мне жизнь! Это ведь ты придумала, чтобы меня уничтожить! Вечно, вечно, вечно! Ненавижу вас, вы, уроды, я никуда не еду! Я буду жить с родителями Блодвен. Они крутые! И уж точно не попрутся ни в какую Австралию.
– Австрию, милый, – сказала Лавиния.
Но по прошествии четырех недель, в течение которых Расселл с каждым днем вел себя все враждебнее и отвратительнее, а однажды по-настоящему ударил отца за тяжкий грех – тот назвал его «старина», – Джереми вынужден был ответить епископу, что обсудил его предложение с семьей и выяснилось, что это нанесет непоправимый урон образованию сына.