Позже я перешел к раздумьям о проблеме взаимоотношений преступника и жертвы. Кстати, существует ли вообще такая проблема? Или ее выдумали те, кто слишком близко подобрался к решению вопроса о таком феномене, как совесть? Как решают эту проблему те счастливые народы, у которых нет ни понятия совести, ни слова, его обозначающего, например, японцы? Неужели в Японии нет жертв и палачей? Как в таком случае они решают эту проблему? То есть проблема есть, а совести нет?.. Может, совесть у них изымается еще до рождения? Сам черт не поймет этих японцев!
Шевеля пальцами ног и следя за блуждающими по потолку бликами от уличного фонаря, я подумал: жаль, что я не родился японцем. В отличие от них, у меня совесть была. И мне предстояло от нее избавиться. И не стоило тянуть с этим. Я решил, что вышеперечисленные сомнения не должны так уж сильно меня напрягать, — не напрягают же они японцев.
Как известно, смерть уравнивает всех. И праведников, и грешников. И убиенных, и тех, кто их прикончил. В Библии об этом прямо говорится. Неважно, кем помрешь ты и кем помрет твоя жертва: порядочным человеком, которым будут гордиться потомки, или мошенником, по которому плачет веревка. Зарастет бурьяном и прочей трын-травой как могила мерзавца, так и могила героя. И зарастет быстро: глазом моргнуть не успеешь. Умри я сегодня — через неделю обо мне вспомнят разве что кредиторы. Всему миру на меня наплевать. Впрочем, если честно, и мне наплевать на всех, кто рядом и не рядом со мной коптит небо. В целом человечество бесстрастно и беспристрастно. Моя жизнь и моя смерть не интересуют никого, кроме меня. И это нормально. В Библии, правда, об это ни слова, но это и так понятно.
А коли так, с воодушевлением подумал я, можно совершать любые злодеяния, не обременяя свою совесть (с которой у меня и так всегда было не густо) идеями, высосанными из пальца, и не страшась последствий. Я не говорю, что надо размахивать ножиком направо и налево и резать всех подряд. Но кое-кого прирезать все же стоит. Эти мысли совершенно успокоили меня. Они, так сказать, гармонизировали шатающиеся сомнения с начинающей твердеть уверенностью в своем праве совершать нечто, что выходит за рамки общепринятой морали. Рядом с величием моей персональной жизни и моей персональной смерти чужая жизнь и чужая смерть выглядели как половая тряпка рядом с трепещущим на ветру победительным стягом. Цинично? Да, цинично. Но в этом мире вообще все цинично. И перо журналиста, и голоса избирателей. И школа, и телевидение, и спорт. И дружба, и мечты о счастье, и призывы пророка, и политика. Особенно политика. Да и любовь, если разобраться, очень часто бывает цинична, эгоистична и грязна.