А я… я чувствовала, как леденеет внутри. Отмирает все теплое, хорошее, что было со мной здесь, а остается зимняя стужа. Впрочем, холод притупляет чувствительность, и я даже вяло порадовалась тому, что превращаюсь в этакую заледенелую картофелину. Хотя бы не больно.
Я поднялась, дошла до лавки и улеглась там. Лавка оказалась короткой, пришлось поджать ноги, но во мне по-прежнему разрастался дивный, узорчатый росток стужи, и поэтому было все равно. Какая разница, как лежать, выпрямившись или съежившись, если в конце…
Наверное, в конце убийц казнят. Здесь, в замке Бреннен. На минуточку я пожалела о том, что у меня нет кавалера, который в самом деле подтвердил бы то, что я была с ним, и даже разозлилась на Винсента. Он удалился решать свои вопросы с сестрой, а я теперь заперта в башне.
Потом все же решила, что вины Винсента в этом нет. В конце концов, не он же подбросил нож под кровать Габи.
И позволила себе немного помечтать: вот бы он сейчас пришел… и спас меня. Ведь как-то он чувствовал меня на ярмарке? Или же… только потому, что у него была возможность туда попасть?
Не знаю, как долго я пролежала так, не шевелясь и почти ни о чем не думая. Из состояния заторможенности меня вырвал тихий стук в дверь. Я лишь сильнее сжалась на лавке. Не хочу никого видеть и слышать. Что нового они мне расскажут?
Но стук назойливо повторялся и повторялся, зудел в уши, мешал вновь погрузиться в то прекрасное состояние холодной апатии, в котором я пребывала до этого. Я сердито покосилась на дверь: кому там неймется? В двери было окошко для передачи еды узнику, но пока оно закрыто, заперто на ключ, судя по наличию замка.
Наконец я решилась. Спустила ноги на пол – и только сейчас поняла, насколько затекло все тело. Шею, плечи, прострелила тупая боль, и вот так, кряхтя и чувствуя себя столетней старухой, я кое-как дошла до двери.
– Кто там?
– Это я, Аделаида! – Голос сильно приглушался металлом, но Аделаида, скорее всего, говорила, прижавшись к одной из щелей.
Я откинулась спиной на каменную кладку и закрыла глаза.
– Что тебе нужно? – спросила тихо. Не услышит так не услышит.
Но Аделаида услышала.
– Ильса, – забубнила она через дверь, – держись там, поняла? Все еще очень неясно. И то, что тебя тут заперли, еще ни о чем не говорит!
Пауза.
Я провела пальцами по старой, побитой ржавчиной двери. Она была холодной и шершавой, такой же, как и я сама теперь.
– Габриэль считает, что я зарезала Клайса и спрятала нож у нее под кроватью.
Аделаида фыркнула.
– Габи повела себя как дура. Ты уж ее прости, Ильса. Мы все иногда бываем такими дурами.