В числе витебских мещан было несколько немцев: напр[и-мер] Франк, фортепьянный мастер и удалой бурш[68], один француз – Mr. Bouilly, и один даже итальянец Рампольди. Madame Bouilly и Signora Rampoldi отличались невероятною объемистостью своих телес. Первая была известна под именем короткой толстой, а вторая – большой толстой имосци (барыни, из польского jejmoњж).
II
Самое раннее из впечатлений, глубоко врезавшееся в мою память, было следующее:
Обширная и высокая церковь, до половины завешенная черным сукном и убранная саблями, пистолетами, карабинами, пиками со значками, уланскими красными и голубыми киверами и белыми четырехугольными конфедератками, изящно размещенными в группы и гирлянды. Посреди церкви катафалк, покрытый черным ковром с белыми каймами, на нем стоит гроб. Четыре большие подсвечника укреплялись на пирамидах, сложенных из картечей, среди пуков кос с направленными кверху остриями. Присоедините к этой обстановке тусклое освещение лампадами, расставленными кое-где по ступеням катафалка, и звуки то целого оркестра в дивной оратории Requiem aeternum[69], то одних валторн и тромбонов в поразительном гимне Dies illa, dies irae[70], – и судите, чья восприимчивость, хотя б и не детская, чье чувство, хотя бы и очерствелое, не были бы поражены, потрясены и подавлены великолепием и торжественностью такого обряда? Это была трехдневная панихида по храбром Костюшке, разрешенная правительством и приведенная в исполнение кондитером Чаплинским, служившим прежде в рядах косиньеров[71]. Костюшко свято исполнил рыцарское слово, данное императору Павлу Петровичу, и отказался от предложенному ему Наполеоном начальства над иностранным легионом. На ложный призыв под его команду встали поляки чуть не поголовно и вдруг на место его назначен был брат последнего короля Иосиф Понятовский[72], утонувший после в Эльстере, лихой гуляка и безупречно храбрый рубака, но не заслуживший на общую симпатию к себе. Многие, очень многие помнили еще, как он во время оргий своего брата, называемых литературными вечерами, разъезжал по улицам Варшавы в адамовом костюме то с панной Раевской, то с красоткою на Шульце, одетыми, разумеется, в pendant[73] с ним.
Nie ma pana Tadeusza,
To-to była poczciwa dusza!
(Нет пана Тадеуша,
вот была честная душа!)
пели потом обманутые Наполеоном легионисты под Сарагосой на Сомма Сиере, под Цеутою, на Гаити, под Аустерлицем, под Иеною, в Смоленске, в Москве, под Лейпцигом, и, наконец, у Монмартра.
Врезались в память мою и публичные эксперименты отцов-иезуитов, которыми они забавляли и дурачили почтеннейшую публику, состоящую преимущественно из родителей и опекунов молодежи. В назначенные праздничные дни у них с колокольни то взлетал воздушный шар с куклами, сидящими в лодке; то невредимо спускался на площадь привязанный к парашюту козел. А в залах училища в одной – темной, волшебный фонарь показывал чудеса святых Лойолы, Гонзаго, Костки, Боболия, и других членов societatis Jesu