Тридцатый и особенно следующие за ним годы все это разбили, как говорится, в пух и в прах. Витебская губерния оставалась на военном положении. В самом Витебске не произошло ничего особенного. Привезли только двух ксендзов и забрили им лбы. Один из них был известный по омскому делу и казненный там Сероцинский[158]. Да еще прошла чрез город партия ребятишек, набранная в Царстве Польском в кантонисты[159]. Они ходили в сопровождении дядек-солдатов и испрашивали милостыню. Г-жа Пестель подала троим, явившимся к ней, пятирублевую ассигнацию, но офицер, конвоировавший партию, отнял у них эти деньги и взял себе. Понятно, что после никто не подавал им ни копейки. Накармливали мальчуганов досыта, поили их чаем и кофе, причем, и провожавшие их дядьки получали по рюмке водки, но от подачи денег или какой бы то ни было движимости все, как бы сговорившись, воздержались.
Военное положение само по себе нисколько не было тягостно, ежели бы то, что называется подонками общества, не вздумало пользоваться им и, разумеется, пользоваться способом грязным и соответственным только подонкам. Еврейских лапсердаков почти всех передавила холера, остался еще один элемент и элемент христианский, но чуть ли не презреннее лапсердаков. Вот что случилось со мною в мае 1832 года.
В полдень я возвращался по Смоленской дороге из ботанической экскурсии и, проходя около так называемого Цареградского трактира, встретился со знакомыми своими Воробьевым и Рыпинским. Они почти насильно затащили меня в трактир, приказали подать закуску, и мы поместились в бильярдной. Я никогда не играл хорошо на бильярде, но Воробьев был не искуснее меня и потому для препровождения времени мы вооружились киями и начали партию. Мне пришлось делать трудный шар.
– Эге, да тут надо виртуоза, – сказал более нас понимающий Рыпинский.
– Ну, попробуем, авось удастся, ведь на счастье нет закона.
Едва я сказал последние слова, как меня схватил кто-то за правое плечо и сказал:
– Как вы изволили сказать: нет закона?
Я осмотрелся. Передо мною стояла какая-то личность, разбрюзглая, испитая, встрепанная и сильно воняющая сивухою. Зеленый фрак со светлыми пуговицами, сильно поношенный, такие же брюки, порванные во многих местах и заштопанные, вполне соответствовали его тоже поштопанной физиономии.
– Что вам нужно? – спросил я.
– Вы сказали-с…
– Вон, пока цел! – крикнул я и толкнул его локтем и тупым концом кия в грудь. Он ушел.
Как и когда он вошел в бильярдную и долго ли был в ней – никто из нас не заметил. По уходе его мы посмеялись над случившимся событием, покончили партию и стали закусывать.