Вдруг является полицейский пристав Мецгер и за ним прогнанная личность во фраке со светлыми пуговицами.
– Вот-с они, – сказала она, указывая на меня.
– Извините, но я должен представить вас немедленно в полицейское управление по доносу на вас вот этого господина, – сказал пристав, обращаясь ко мне.
Мецгер был честный немец и общий наш знакомый. Мы тут же рассказали ему все дело, как оно было.
– А все-таки мне нужно вас арестовать, извините, я послан полицмейстером.
С ним были жандарм и полицейский служитель. Нечего было делать. Все мы в числе семи человек пошли пешком около версты до заставы и более полутора версты по большой улице городом. За нами ехал биржевой извозчик, на котором приехал Мецгер с доносчиком. Встречались нам и знакомые, и незнакомые, останавливались, смотрели на нас и, разумеется, каждый что-нибудь да подумал на свой лад и по своему соображению.
Пришли мы в полицейское управление, и Мецгер пошел с докладом к полицмейстеру. Тот немедленно явился и заявил, что сейчас же приедет жандармский полковник.
Полковник Мердер приехал, и дело минуты в три объяснилось.
– Они сказали, что законов нет, а указы его императорского величества?
– Да послушай, милый человек, будь же потолковитее и не пошучивай так со смыслом указов его величества.
– Помилуйте, ваше высокородие, долг верноподданного…
– Экая свинья безобразная! – крикнул Мердер, выходя из себя. – Еще он толкует о долге. Без тебя знают долг. Убирайся вон!
– Я-с жаловаться буду.
– Жалуйся, негодяй, жалуйся! В шею его! – скомандовал полковник жандарму, и я видел, как тот, быть может, слишком уже усердно исполнил это приказание.
– Вы можете судебным порядком требовать с доносчика удовлетворения, – сказал мне полицмейстер.
Я промолчал.
– А что взять с него? – спросил Воробьев.
– Разве только рубашку с плеч, – ответил Мецгер.
– И с целым табунов вшей, – прибавил Рыпинский.
– А ведь согласитесь, господа, что жалко «Слова и дела»[160], там, по крайней мере, был первый кнут доносчику[161], – сказал Воробьев.
– Разумеется, – ответил полковник, – не каждому мерзавцу придет охота подставлять свою спину под батоги, а вот по милости таких негодяев, поверьте, нет нам покоя ни днем, ни ночью.
Доносчик был писец, за пьянство изгнанный из нижнего земского суда.
Мы разошлись, но это еще не конец.
Доносчик после жандармского внушения не жаловался никому, но когда я шел по бульвару, сопровождая трех дам, мать с двумя дочерями, он встретился со мною, низко поклонился и жалким голосом произнес приблизительно следующую речь:
– М[илостивый] г[осударь], вы видели, как я пострадал по вашей причине. При том же вы меня так крепко ударили кием в грудь, что чуть не переломили ребро, и я при сильной внутренней боли начинаю харкать кровью. Будьте великодушны и обратите ваше милосердное внимание на мою беззащитность и немощность. Сказано бо весть: всякое даяние во благо