После скромной и наполовину с голодом и холодом жизни у Лохова Грибачеву у Карташевского было очень хорошо. Его приглашали репетировать уроки гимназистам и в другие дома. Полковник Мезенцев (отец убитого в Петербурге начальника III-го отделения собственной его величества канцелярии) и заведующий дворцом генерал-губернатора Волков испросил у Карташевского дозволения ему заниматься и с их детьми. Он зажил припеваючи. А тут сама подвернулась еще женщина страстная, пылкая, ухаживающая за ним и влюбленная в него до того, что в объятиях ее трещали кости. Можно ли быть счастливее!
Но Лебедевской нужны были его физические силы, и она по своему разумению подкрепляла их сперва легкими винами, потом наливочками, а затем ерофеичем[167]. Грибачев спился.
При всей снисходительности своей Карташевский принужден был прогнать его из своего дома, но он не хотел губить молодого человека, в надежде, что при других условиях жизни он образумится и исправится. Взял в свой дом репетитором Коссовича[168] (потом проф. зендского и санскритского языков в Петербурге), и Грибачев остался при уроках у Мезенцева и Волкова.
Лебедевская между тем нашла другого какого-то оперивающегося птенца, перестала зазывать к себе Грибачева, перестала потчевать его и охладела к нему окончательно именно тогда, когда ему и она, и ерофеич сделались потребностями и второй натурой его.
Ему нужно было бороться вдруг с двумя увлекающими его силами – и на то не стало у него твердости. Лебедевскую подменил он только другою, Матрешкою, пухленькою горничною в доме Мезенцева. Но тут встретились непредвиденные для него обстоятельства: его сильно поколотил дворник в одну ночную экскурсию к Матрешке. Сам-то он улизнул из рук его, но Матрешка получила более сотни плетей на конюшне, а он остался только при уроках у Волкова. Сердобольная г-жа Волкова, управлявшая вместо своего мужа, который у нее был только на посылках, не только домом генерал-губернатора, но и самим им, и всем его генерал-губернаторством, взглянула на разгул репетитора своих детей как на ветреную шалость пылкой молодости и махнула рукой на все даваемые ей предостережения.
Но Грибачев и Матрешка чувствовали взаимную потребность и сходились при всех удобных случаях. Однажды они назначили себе ночное свидание под баркою, строящеюся на берегу Двины. Грибачев вечером выпил немалую толику и отправился поджидать на условленное место. Матрешка опоздала, а его между тем хмель разобрал немилосердно, и он уснул сном беспамятства. Матрешка пришла, старалась его разбудить, но убедившись в сильном опьянении его, решилась идти домой, и в раздумии и тихими шагами вышла из-под барки. Ночной обход захватил ее, взял и бесчувственного Грибачева и обоих доставил на съезжую. Утром деву отвели по принадлежности к ее помещику Мезенцеву, а ловеласа – по начальству в гимназию, и обоих сдали с надлежащими при этом отношениями из полицейского управления. Мезенцев отпорол свою крепостную на славу, обрезал ей косу, сбрил все волосы, где ни росли, не оставивши не только бровей, но и ресниц, и прогнал из дому босую и в одной рубашонке, изодранной и крайне грязной. Какая-то старуха-жидовка, промышлявшая проституциею, сжалилась над нею, дала ей свои туфли, кофту и платок на голову. Гимназия исключила Грибачева из своего ведомства, и ему торжественно при всех учениках был отрезан красный воротник у форменного вицмундира. Волкова и в этот раз оправдывала его постоянством сердечной привязанности, и он все-таки репетировал уроки ее детям.