Более всего надеялся Грибачев на учителя латинского и польского языков (последний преподавался тогда в гимназии наравне с французским и немецким), образцового преподавателя и высоконравственного человека Радислава Шепелевича[169], неоднократно дружески увещевавшего его. Но и тот, несмотря на свою снисходительность к грешкам молодости, сказал в совет:
– Жаль человека, но оставить его в гимназии я не вижу возможности.
Это взбесило Грибачева, и он решился мстить, а средством мести своей избрал донос.
И вот в один вечер за чаем со страхом и трепетом сообщил он Волковой, что гимназисты поют революционные польские песни, что среди них, по-видимому, завязалось тайное общество, что даже жизнь его сиятельства не в безопасности. Испуганная Волкова сейчас же сообщила все слышанное Хованскому, и дело закипело. Ночью был позван Грибачев в секретное отделение канцелярии генерал-губернатора, и там он подтвердил свое сообщение, главою тайного общества назвал Шепелевича, а членами – запевала Брама и других, кого ему вздумалось. Брама отец поручил хорошо знакомому и, кажется, товарищу своему Шепелевичу, у которого он и жил, а сам Хованский слышал пение Брама на вечере у г-жи Пестель. Донос оказался более нежели правдоподобным. Правитель канцелярии Глушков и письмоводитель его Васильев, человек, как все говорили, очень древнего рода, потому что предки его во времена Гиксов ели в Египте лук и чеснок, обрадовались возможности отличиться и получить за отличие хорошенькое вознаграждение. Нужно было только раздуть дело, и не пожалели же они своих легких и раздули! Утром часам к 9-ти сделаны были обыски более чем в десяти домах и арестовано более 15 человек, а к 12 часам уже составлена следственная комиссия по этому делу. В ней участвовали: сам генерал-губернатор, правитель его канцелярии Глушков, адъютант и чиновник особенных поручений Гамалея, жандармский полковник Мердер, предводитель дворянства Энько и еще несколько лиц, которых теперь вспомнить не могу. Секретарем комиссии был Васильев, а переводчиком с польского – учитель русской словесности В. Чистяков. Кроме Шепелевича и Брама помню, что арестованы были ученик Шанявский и чиновник Михаловский. У Брама нашли переписанное им какое-то, не вошедшее в состав петербургского издания стихотворение Мицкевича, фамилию которого, равно как и фамилию виленского профессора Лелевеля, небезопасно было произносить. У Шепелевича нашлись письма студента Московского университета Заблоцкого[170], показавшиеся подозрительными. Заблоцкий был арестован и привезен в Витебск. В бумагах его найдены письма Верниковского, вывезенного из Вильны вместе с Мицкевичем и служившего учителем в Казани или в Харькове