Записки старика (Маркс) - страница 64

Я не писал своей автобиографии, зная, что жизнь моя ни для кого не занимательна, а старался только вычислить те впечатления, которые врезались в моей памяти под влиянием окружавших обстоятельств. И все теперь это прошло и не может возвратиться!

Еще одно слово. Витебск – это Эльдорадо Белоруссии. Что же делалось окрест его, на то лучше ответит белорусская же поговорка:

Когда подъезжаете к какому-нибудь уездному и даже по большей части губернских городов святой Руси, то что прежде вас поразит своей величиною, простором, прочностью, красотой и чуть-чуть некомфортом? – это тюрьма, представительница законности, правосудия и того порядка, про который мечтал еще Гостомысл, и который и теперь остается заветною целью всех наших хлопот, толков и стараний о страны, кажись, и великой, и обильной, а на деле – и тесной, и голодной.

Не то однако же окажется при первом взгляде на Смоленск, с какой стороны не подъезжали бы вы к нему. Сперва во всем своем величии бросится в глаза собор, как будто стоящий на высоком и широком, окаймленном башнями пьедестале стен, то сбегающих в овраги, то поднимающихся на холмы по волнистому берегу Днепра.

Много людей трудилось над постройкой этих стен, и твердо же они легли на избранном месте! Ни страшные пушки Наполеона с двудесятью язык, ни филистерские распоряжения немецкого барона Аша, ни юмористические фантазии комика Хмельницкого не тронули их с места на вершок даже, и только сделали их более драгоценными в глазах людей мыслящих.

Много народу копошилось около этих стен, особенно в начале XVIII и XIX веков, много его и легло здесь понапрасну, не принесши никакой пользы человечеству в его жизни на земле и нисколько не утучнивши даже бесплодную почву окрестностей. Сигизмунд III и Наполеон I не сделали ничего хорошего, даже косвенно, ни себе, ни другим, ни своим, ни чужим. «Суета сует и всяческая суета!» – невольно скажешь со вздохом, смотря на эти поломанные, измождённые и обрушивающиеся, а все-таки крепко стоящие и поражающие своею массивностью стены. Слабоумный Сигизмунд оставил после себя по крайней мере память – Королевскую крепость, но что же осталось от гениального Наполеона?

При погребении в Королевской Крепости генерала Грабовского, естественного сына последнего короля польского Станислава Понятовского, он сидел на груде ядер и забавлялся перекатыванием ногою лежавшей тут же бомбы. Мюрат и Понятовский стояли по сторонам его. Последний чуть не со слезами умолял его остановиться в Смоленске, укрепиться в нем, запастись провиантом и боевою аммуницею для продолжения дальнейшего трудного похода. Мюрат, напротив, летел в незнаемую ему даль, чтобы покрасоваться там своим блестящим мундиром и своей залихватскою удалью в надежде скорого окончания войны, показавшейся ему легкой и могущей по его мнению, довершить ее блистательной и торжественной победой. В прении произошла и размолвка. Понятовский ухватился за рукоятку своей сабли, а Мюрат чуть своей не обнажил. Наполеон хладнокровно слушал их взаимные упреки, продолжая перекатывать бомбу, поднял голову, взглянул на обоих и как бы нехотя, медленно и вполголоса проговорил: