Сюда стекаются самые разнообразные элементы.
Оборванная, грязная ватага ночных беспаспортных бродяг, застигнутых полицейской ночной облавой: безобразно пьяная публичная женщина, за пять минуть перед тем шумевшая и собиравшая толпу на проспекте; только что пойманный вор, с поличным в руках; извозчик, раскроивший оглоблей череп прохожему и, наконец, ещё весь дрожащий, бледный убийца, с несмытой кровью на руках, — все эти жертвы случая или печальных столкновений, вплоть до полупомешанного седого старикашки, с импровизированной офицерской кокардой на картузе, заблудившегося посреди бела дня и не знающего, где его дом, — все эти «подозрительные» в каком бы то ни было отношении личности влекутся рукой полицейского стража за одну общую решётку.
Второпях все это сваливается в одну общую кучу для того, чтобы потом сортироваться, препровождаться, караться, высылаться и т. п.
Нам довольно близко довелось наблюдать внутреннюю жизнь двух-трёх таких полицейских домов столицы, и думается, что некоторые из этих наблюдений, несмотря на то, что они относятся ко времени, когда полицейские дома служили ещё приютом и для подследственных арестантов и для лиц, отбывавших наказания по приговорам мировых судей[143] не лишены и теперь некоторого значения.
Места заточения во всех полицейских домах устроены приблизительно одинаково, по одному типу. Длинный общий коридор тянется вдоль капитальной наружной стены, в которой проделаны большие решетчатые окна, нередко выходящие на улицу, и другою, внутренней стеной, составленной из ряда непосредственно примыкающих друг к другу клеток — арестантских камер. Над дверьми каждой из таких камер, различающихся между собою лишь по объёму, прибита жестяная дощечка с надписью, изображающею принадлежность заключённых к той или другой группе или категории.
Все так называемые «общие» камеры устроены приблизительно одинаково: широкие нары, идущие несколько наклонно с двух противоположных сторон, загромождают, обыкновенно, всё помещение и оставляют затем небольшой свободный проход, где из двадцати заключённых могут ходить или, вернее, топтаться на месте трое-четверо, остальные же 16–17 человек обречены на вседневное и всенощное лежание в растяжку или сиденье «по-турецки» на своих койках.
«Общих» камер в каждом полицейском доме бывает обыкновенно три, не считая женских, которые безусловно отделены от мужских и существуют только при некоторых полицейских домах.
За исключением камеры для «благородных», которая также имеется не везде, остальные три общие камеры составляют в сущности одно целое, так как они отделены друг от друга лишь дощатыми перегородками и одной сплошной решетчатой шпалерой, выходят в общий коридор, где даже негромкий говор слышен из одного конца коридора в другой.