В огромном большинстве, должности смотрителей заполнены отставными военными. Попадаются даже гвардейцы. Помощники предпочтительно избирались из «стрикулистов»[162], наклонных к письменности. В «конторе» можно было встретить «типы» решительно всех «ведомств». Где кому не посчастливилось, тот и идёт служить в «полицейскую контору». Служба сама по себе не заманчива.
Для того, чтобы ладить с разновидным составом арестованных, не прибегая при этом к суровым мерам, смотрителю нужно обладать тактом и достаточно ровными характером. Главная его забота в том, чтобы с внешней стороны всё обстояло благополучно и по возможности не было «кляуз» и «всяких доносов». Для достижения такого благополучия смотрителю приходилось не столько «руководствоваться справедливостью», сколько вечно и во всём политиканствовать, лишь бы только «не вынести сора из избы».
В то время, к которому относятся наши наблюдения, во главе столичной полиции стояло лицо столь же энергичное, сколько мало вдумчивое и стремительное в расправе с подчинёнными. Его боялись, как огня, и в домашнем обиходе, между собой, полицейские чины иначе его не величали как «бешеный».
Иногда по простым анонимным доносам поднималась целая буря, смотрители и их помощники, без всякого расследования, летали с мест, а иногда даже и вовсе увольнялись со службы «по третьему пункту[163]».
Нелюбимый арестантами, смотритель должен был быть всегда начеку. Если он пытался «подтягивать» арестантов, на него тотчас, «как бы со стороны» сыпались, как из рога изобилия, жалобы и доносы. На общую радость и ликование заключённых случалось, что такой смотритель очень скоро сам попадал на несколько дней под арест на гауптвахту. «Бешенный» не выносил «беспорядков», а под беспорядком разумел всякое, причинённое ему, беспокойство.
Когда после подобной «отлучки» смотритель вновь вступал в отправление своей должности, официально считалось, что он «возвратился из отпуска», но все арестанты прекрасно знали, что следует разуметь под этим «отпуском». Несколько дней смотритель обыкновенно обнаруживал значительное стеснение в обращении с арестантами.
Так как с «благородными» у смотрителя устанавливались обыкновенно отношения особые (обыкновенно за хорошую плату «благородные» столовались у него, т. е. им готовился завтрак и обед на его кухне), то нередко он делился с ними и своими огорчениями.
— А меня-то «бешеный» опять упрятал на три дня… чуть не согнал с места! Ну, ничего… увидите, дня через два сам вызовет, извиняться станет…
Следовали ли затем вызов и извинение, оставалось навсегда тайною огорчённого смотрителя.