Иногда «бешеный» внезапно, даже ночью, вдруг, посещал полицейский дом. Трепет шёл тогда невообразимый. Бывало большим чудом, если вслед за этим смотритель или его помощник не попадали под арест.
Привилегированным арестантам дозволялось буквально всё, что только можно было дозволить, лишь бы «дозволение» не было слишком гласно и не слишком нарушало внешнее благочиние.
Безусловно, запрещалась игра в карты, так как это вызывало споры и острые конфликты, но игра в орлянку, крестики и т. п. азартные игры поневоле, за невозможностью уследить, толерировались[164].
Одно время по инициативе «капитана гвардии» в благородной камере завелись было карты. Однажды возвращаясь из театра (смотрительская квартира выходила на тот же двор, как и камеры арестованных), смотритель заметил, что окна «благородной» до половины заложены подушками. Предосторожность эту предложил, всегда полный инициативы, «американской скиталец» — «Bоп garson, actif, mais dangereux».
Трагедия получилась изрядная.
Несчастный смотритель буквально заболел от ужаса и злости, констатируя всю степень провинности «господ благородных» и восстановлял порядок, путём отобрания колод и водворения подушек на свои места.
— Вы поймите, господа, поймите, чему бы я подвергся, если бы «бешеный» налетел на этакую штуку… Сибирь, просто Сибирь!!! Господин капитан, вы — зачинщик! Я мог бы вас без дальних разговоров отправить в карцер на семь дней. Но вы поймите, господа, я человек благородный… слышите ли-с, да… благородный!
И смотритель чуть не рыдал, с силой ударяя себя в грудь.
Все, и вполне чистосердечно, дали ему слово, что «ничего подобного не повторится более».
Приходит на память и второй случай, где тот же смотритель пережил ещё горшие минуты страха и отчаяния за свою судьбу.
Виновником этого явился, знакомый уже читателю, первой гильдии купец Блиндман.
В числе поблажек, допускавшихся иногда смотрителем для кое-кого «из благородных», была одна весьма щекотливого свойства.
Под предлогом отлучки в частную баню, под охраной особо надёжного конвоира и, главным образом, «под честное слово» самого арестованного смотрителем дозволялось иногда женатым иметь свидания с законными своими жёнами «на стороне».
Свидания могли длиться час, другой. Смотритель «сам был женат», и понимал, что этим поощряются не столько дурные страсти, сколько охраняется святость семейного союза.
Блиндман, не стеснявшийся в материальных средствах и не хотевший вообще «ничего упускать», давно выговорил себе право и на такие матримониальные свидания. Несчастная жена его, безмолвная и всегда покорная, исправно отправлялась и на эти экстраординарные rendes-vous, протекавшие под бдительным надзором вооружённого стражника.