— Ну так что ж? Сам видишь — сижу! — возражает баба, которая никогда не прочь поболтать или поругаться.
— Греешь его что ль?
— Конечно, грею! Пар мене выходит, — объясняет торговка, упрятывая в карман приобретённый капитал за продажу пяти картофелин.
По утрам около всех этих снабдителей пищей голодного человечества постоянно пребывает серая толпа рабочего люда, алчущего пирогов, печёнки или картофеля. К десяти часам утра толпы этой уже нет, она малу по малу рассеивается, опустошив пирожные лотки и тележки с картофелем, после чего коммерсанты эти удаляются восвояси, либо почить от торговых дел своих, либо запастись новым товаром. Остаются весь день при своих выставках только старикашка с десертом, печёнки с рубцами да саечник.
Но около этого времени на средине моста под сквозными его башенками появляется новая отрасль коммерции, пребывающая тут в неизменном положении до заката солнечного.
Все вышеописанные коммерсанты и коммерсантки — люди более или менее самостоятельные, чувствующие необходимость своего товара для потребителя, и потому они всегда бойки и довольны собой. Это, так сказать, негоцианты-аристократы и капиталисты Чернышева моста. Но кроме них есть ещё своего рода мизерабли, парии Чернышевской торговли; эти-то парии появляются на мосту под башенками в одиннадцатом часу утра для производства своих оборотов. Парии принадлежат исключительно к прекрасному полу. Это тощие хилые согбенные старухи в каких-то лохмотьях вместо одежды, с драночной корзинкой в пол-аршина, или уж много, коли в аршин длины, — вместилищем её скудного товара. Около девяти часов утра эти жалкого вида существа плетутся нога за ногу своей трясущейся старчески-немощной походкой в направлении к толкучешному переулку. Они пробираются под Щукин[222], в ягодный ряд, за приобретением необходимого им товара.
Придёт, например, такая старушонка к какой-нибудь ягодной лавке, станет смиренно у входа, перекрестится на икону — и затем поясной поклон господам-торговцам.
— Чего тебе, карга? Зачем пришла? — спрашивает разбитной приказчик в чуйке[223] и белом фартуке.
— За товарцем, батюшка! За товарцем, родненький! Не откажи, — кланяется ему старуха.
— Зачем отказывать? Товар продажу любит! Какого же тебе товарцу требуется?
— Вестимо, родненький, нашего фрухтового.
— Заплатанного, дырявого, что ли? Ступай в лоскутный, там те отмерят и отрежут, и выдадут сполна, — шутит приказчик.
— Зачем в лоскутный? Мы по малости, насчёт фрухты разной.
— Пониматцы! Стало быть, тебе насчёт фруктовых удовольствий?
— Оно самое и есть, батюшко, оно самое.