— Маловато, сударыня, нониче места-то какие, сами изволите знать. Мне, вон, купцам место выходила, пять рублей в месяц с хозяйским горячим, Так, собственно, потому не пошла, что стряпни много: на целую артель готовить.
— Ну, потом к празднику и в именины подарок — ситцу на платье, — продолжала Марья Ивановна, поманивая своего субъекта.
— Так-то так, сударыня, — возражает субъект. — Однако ж нам никак невозможно, потому я вашей милости буду хорошая кухарка. Я в чепцах могу ходить и к кофиям привыкла. Поэтому мне нельзя, как вот тем свиньям, что стоять-то. А ежели милость ваша будет положить четыре рубля, да полтину на горячее, так мы порядимся.
— Да ты что, моя милая, готовить-то умеешь?
— Уж не извольте беспокоиться сударыня, всё, что вашей милости завгодно будеть, всё умею. Суп, примером сказать, щи там что ли какие, пироги спечь, бишкек зажарить — всё это могу.
— И пирожное, и слоёное тесто умеешь?
— И пирожное могу — всё могу, потому как я у немцев жила и у полковника тоже жила, так всему этому я обучена значить.
Марья Ивановна, соблазненная приятной перспективой пирогов, «биштеков» и даже пирожного со слоёным тестом, почти соглашается на условия избранного субъекта и даёт ей три с половиной жалованья и полтину на горячее. Субъект согласен и вслед за Марией Ивановной отправляется на место нового своего служения.
Но первый дебют оказывается вполне неудачным: поданный суп является какой-то пресно-помойной бурдой грязного цвета с дымным запахом, «бишкек» с успехом может играть роль гарнизонной подошвы или топора зажареного, а слоёное тесто сильно смахивает на подсушенный и запечённый комок клейстера. Марья Ивановна сначала в недоумении, потом в досаде при виде добра столь много перепорченного, и, наконец, в сердцах, ибо Мария Ивановна голодна и всё её семейство тоже голодно.
— Уж вы извините, сударыня, на первый-то раз не совсем удалось, потому — не огляделась я ещё, да и дело это спешное, — оправдывается кухарка.
— Да как же ты, моя милая, говорила, что всё умеешь?
— Ну что ж, оно и точно, что умею, а только не удалось… Кто ж его знал, что оно не удастся?
— Да ты умеешь, например, сделать драчёное[227]?
— А что это такое драченое?
— Как что? Известно что — кушанье такое! Ведь ты кухарка, стало быть, должна знать.
— Нет, матушка сударыня, таких кушаньев я и не слыхала; а вы извольте сказать, что оно такое, так я вам состряпаю в лучшем виде, как быть следует.
— Ну а шмандкухен[228] умеешь?
— Как вы изволите сказать-то-сь?
— Шмандкухен!
— Это что же такое? Мне и не выговорить-то. Отродясь не слыхала.