. Эта формула многое объясняет, но отсюда не следует – как ошибочно предположил последователь Штрауса Харви Мэнсфилд, считающий историю вторичной по отношению к философии
1395, – что я выбрал подход Арендт в качестве философии, которую можно переплавить в историю; сознание устроено не так просто и не так беспорядочно. Меня как историка интересуют главным образом события англоязычного мира, и я замечаю, что напряжение между древним и новым понятиями свободы, обнаруженное Флетчером и Дефо в 1698 году, в той же терминологии разрабатывалось сторонниками сэра Роберта Уолпола около 1734 года, примерно за восемьдесят лет до того, как Бенжамен Констан использовал их, стремясь понять якобинскую и наполеоновскую историю
1396. Покойная Джудит Шкляр с характерной для нее горячностью как-то спросила, зачем я потратил время на изучение такой периферийной области, как история Британии и Америки, вместо того чтобы присоединиться к общему потоку, впадавшему в Ниагару Французской революции. Я могу ответить лишь, что занимаюсь историей, не впавшей в русло Ниагары и избежавшей ее бурь, англо-французской историей, столь же европейской, сколь и американской.
III
Теперь мы можем перефразировать вопрос Джека Хекстера и ответить на него: в Англии (более, чем где-либо) эпохи вигского парламента республиканская мысль (более, чем что-либо) оказала своеобразное, хотя и не мгновенное воздействие. Она не породила никаких проектов замены монархии республикой. Память о времени, когда страной не правил король, – даже о периоде протектората и парламента, – последовавшем за казнью короля в 1649 году, оказалась сопряжена с памятью о Гражданской войне, повторения которой никто не хотел; убеждение же, что земная монархия была необходимой проекцией монархии божественной, действительно являлось очень прочным. Установить характер богословских воззрений существовавших республиканских философов можно лишь с большим трудом; так, если относить к ним Джона Толанда, он, по всей видимости, был не только деистом, но еще и пантеистом1397. Кэтрин Маколей, наиболее сведущий республиканский историк вигской Англии, обращалась не к модели Харрингтона, а к краткому правлению «Охвостья», когда группа политиков-философов – Вейн, Сидней и другие, кто, как позже скажет Вордсворт, «звал Мильтона другом», – могли размышлять о том, что республика приживется среди английского народа1398. Эту тему продолжили историки более позднего времени, Уильям Годвин и Сэмюэл Тейлор Кольридж, в чьих текстах мы видим, как легко платоновский унитаризм, приписываемый упомянутым мыслителям XVII столетия, мог быть перефразирован в философский идеализм XIX века. Эта линия мысли никогда не имела практических последствий. Ключевая проблема 1688 года в ретроспективе – состоялся ли описанный Локком распад правления и возврат власти народу – имела слабое отношение к республике, состоявшей из граждан, и к их добродетели; «народ» пользовался своими правами и мог, если считал нужным, свободно вернуться к монархии. В английской или британской истории нет «момента Локка», а его несомненное наличие в процессе, в ходе которого американский «народ» пришел к мысли основать республику и организовать ее по федеративному принципу, как мы увидим, подлежит обсуждению и уточнению.