III. Республиканская традиция и политическая позиция практикующего историка
Что делает консерватор, когда пишет историю республиканцев?
Как мы отметили выше, Покок в большей мере является выдающимся историком политического дискурса, нежели оригинальным политическим мыслителем. В этом смысле его траектория и вклад в политическую философию по своему характеру отличаются от того, что в своем творчестве делали, скажем, Фуко или Хабермас, также обращавшиеся к истории Нового времени. Между тем, решительно повлияв на общую интерпретацию истории политической мысли, Покок (возможно, против собственной воли) способствовал укреплению языка и аргументов, по отношению к которым сам исследователь сохранял значительную критическую дистанцию.
Вопреки распространенному мнению об общей политической позиции представителей Кембриджской школы1457, Покок не является республиканцем. Со свойственной ему интеллектуальной эмпатией (которую легко принять за идеологическую симпатию) он разделял сдержанно скептические, настороженные и немного ироничные взгляды либеральных консерваторов на амбиции республиканцев управлять человеческими институтами с помощью секуляризованной религиозной добродетели. Мы видим «консервативный» вклад Покока как политического философа sui generis в его дистанцировании от объекта собственного исследования и в рефлексии, предполагающей возможность систематически разделять нормативные и историографические суждения о дискурсе других эпох, сочетая эмпатию и критику. Покок принадлежит к той категории мыслителей, которые совершают значимые для других политических философов ходы не благодаря скрытому или явному высказыванию нормативной позиции, а даже вопреки ей или во всяком случае вне прямой связи с собственной идеологической повесткой. Политическое кредо Покока ощутимо присутствует в книге, но оно остается за кадром и может быть распознано только внимательным читателем.
В чем мог состоять идеологический смысл работы Покока? В заключении своего труда он упоминает концепцию vita activa Х. Арендт, которую считает одним из немногих мыслителей, вернувших актуальность республиканской доктрине в ХX веке. Однако это указание остается единичным и не имеет продолжения в основном тексте: речь не идет ни о полемике, ни об апологии Арендт. Мы можем попытаться реконструировать возможные идеологические намерения автора, посмотрев на то, как Покок обращается с двумя основными идеологиями своего времени – либерализмом и марксизмом. Сторонникам и критикам этих убеждений он в изящной и провокативной манере напоминает о забытом праязыке политической философии (относительно) недавнего прошлого. После Великой французской революции республиканская традиция оказалась вытеснена новым гегемоном – политической экономией либерализма. Покок подчеркивает, что исследование либерального языка и его аргументов намеренно выносится им за скобки. В послесловии 2003 года он почти не скрывает раздражения и сарказма в отношении историографического культа Локка в США, задающего черно-белую матрицу, где любое высказывание и всякий мыслитель оцениваются в категориях «за или против» философии Локка. Очевидно, одну из своих задач Покок видел в том, чтобы напомнить о богатстве голосов, языков и дискуссий, значимых для Англии и США Нового времени, в которых Локк «не принимал участия».