– Я понимаю… – Саймон ерошит волосы.
– Но Хелльберг, – подражая его голосу, произносит Эбба.
– Нет, он не имеет к этому никакого отношения. Ну, в общем… я не знаю. – Саймон хватает Эббу за плечи. – Если Николас расскажет нам об изнасилованиях, если они вообще имели место, то у нас будет совершенно другая ситуация. Ничего больше я сказать не могу.
Эбба проводит кончиком указательного пальца по запыленной оконной раме, оставляя на ней замысловатый узор. Если учесть, насколько Николас погружен в себя, у нее нет больших надежд добиться от него вразумительного рассказа, особенно если речь идет о чем-то настолько чувствительном. Но дома в чаше на комоде у нее есть то, что ему нужно, пакетик, который она пока не выбросила. Как говорила Ангела после того инцидента, когда на них напала мать Оливера, нужно создать у своего клиента чувство «мы против них».
– Он сегодня встречается с психиатром, чтобы пройти освидетельствование по параграфу семь, – кричит Эбба вслед Саймону, который отпустил ее и пошел вниз по лестнице. – Я пойду в приемник и поговорю с ним после этого.
Когда Николас входит в комнату для посещений, навстречу ему поднимается женщина-блондинка. Его поражает то, насколько просто может выглядеть психиатр. Джинсы и черная кожаная куртка. У нее длинные и вьющиеся волосы с рваной челкой, слегка небрежной, как это бывает у женщин среднего возраста, когда они отказываются признавать, что им не стоит носить ту же прическу, что и тридцать лет назад.
– Кристина Тор, главный врач Государственного управления судебной медицины.
Когда Николас пожимает ей руку, он чувствует себя более слабым и уязвимым, чем когда-либо, как будто еще до начала разговора она разглядела его насквозь своими внимательными голубыми глазами.
Интересно, она на самом деле может увидеть, что он сделал? Кто он на самом деле?
Он прячет взгляд, садится в зеленое деревянное кресло, на которое ему указывает врач, а она устраивается наискосок от него. Между ними стоит столик с графином и двумя стаканами. Николас наливает себе воды, медленно пьет… Руки у него дрожат так, что стакан буквально ходуном ходит. Он пытается оттянуть начало разговора. Николас не хочет находиться здесь, не хочет, чтобы его расспрашивал психиатр, который будет изучать его жизнь. Ограниченное психиатрическое освидетельствование… или как там это называется. Как будто он психически болен. Про себя он презрительно фыркает. А может, так оно и есть. Должно быть, после всего того дерьма, через которое ему пришлось пройти, он получил травму на всю оставшуюся жизнь.