– Каково это было – снова вернуться домой в Швецию и внезапно перестать играть в футбол? Чем вы занимались?
– Это было довольно сложно, у меня, конечно, были деньги, но я переживал. Мне казалось, что я везде не на своем месте.
– Именно в этот период вы опять столкнулись с наркотиками?
– Да, вроде того.
– А потом начали играть в покер, делать ставки на скачках. Каково это?
Он поднимает взгляд и впервые смотрит доктору прямо в глаза:
– Было весело, но только в начале. Я снова почувствовал себя живым, но потом все пошло наперекосяк.
– Да, я так поняла, что вы потеряли все, что заработали за футбольную карьеру. Как вы думаете, почему вы попали в такую ситуацию?
– Просто так получилось, – пожал плечами Николас.
– Но как вы себя чувствовали?
– Я не знаю. Может, был в панике. Но иногда меня посещало чувство, что все происходит как будто не со мной, как будто все было не по-настоящему.
– Можете немного пояснить эту мысль?
Николас вертится на месте, не знает, как объяснить. А понимает ли он это сам?
– Взять, к примеру, футбол, – говорит он наконец, потирая руки. – Когда ты на вершине, трудно осознать, что ты на самом деле один из лучших футболистов Швеции. Ты живешь как будто в вакууме. Так было и с азартными играми, я просто в них погрузился с головой.
– Вам всегда нравилось играть в футбол?
– Я вырос с этим и не знаю, как может быть по-другому.
– А каково это – иметь в качестве тренера собственного отца?
– По крайней мере, это практично.
– Вы чувствовали, что он относился к вам иначе, потому что вы были его сыном?
– Может быть, иногда. Он мог кричать на меня так, как никогда бы не накричал ни на кого другого. Но ничего серьезного в этом не было. Я тогда был таким же, как все.
Николас снова тянется к стакану, полностью концентрируясь на воде, которую пьет. Не хочет думать об отце, не хочет, чтобы ему напоминали о тех тридцати минутах до и после тренировки, когда он никогда не знал, что ему скажут. Иногда он просто невидящим взглядом смотрел в лобовое стекло, мечтая лишь об одном – скорее доехать до дому.
Госпожа Тор кладет ногу на ногу, слегка наклоняется вперед и кладет руки на колено:
– А как вы разговаривали? О чем?
– Да не знаю… обо всем. Он же мой отец, с родителями всегда говоришь иначе, чем с остальными.
– Вы имеете в виду, что разговаривали о вещах, о которых не стали бы говорить кому-то еще?
– Вроде того.
– Вы любите своего отца?
К щекам Николаса приливает жар, на задворках сознания слышится слабый писк, который все приближается и приближается, и вскоре у него невыносимо шумит в ушах. Это случается уже второй раз. Шум. Осознание невозможности побега, ощущение, что сейчас все взлетит в воздух. Есть вещи, о которых он не хочет говорить, и они никогда не должны выплыть наружу.