не стал отрицать и заметил совершенно простодушно, что его должность позволяет ему определять такие наказания, не требуя вместе с тем запроса здесь (в Петербурге — В.Д.). Император распорядился об освобождении священника и на следующий день в «Journal de St. Pétersbourg» новость об осуждении была названа фальшивой. Таким образом хотят устранить неблагоприятные влияния не переговоры с Римом.
Согласно многочисленным секретным сведениям, Герштенцвейг[1161] не застрелился, но получил вторую пулю от Ламберта, но не на дуэли, а вследствие очень резкой сцены, во время которой дело дошло до насильственных действий[1162]. Ламберт сейчас на Тенерифе. Поскольку Кавказский Барятинский[1163] любит пить мадейру, появилась карикатура: бутыль тенерифской[1164] и бутылка мадейры[1165] с подписью — два наместника.
Петербург, 5 февраля 1862
Вместе с этим отправляю своей дорогой невестке Берга, Суворова, Тотлебена, причудливым образом схожую карточку несчастного Герштенцвейга и одну — пожилого Палена[1166], который так часто играл с моей невесткой.
Будберг, английская дипломатическая миссия в Берлине и другие находящиеся там высокие особы уже две недели пишут как о достоверном о том, что Бисмарк отправится в Лондон. Он тем еще более взволнован, что нам, т.е. ему и мне, никто из Берлина даже и слова не сообщил об этом. Император и Горчаков очень огорчены возможностью его отъезда; впрочем, большинство, а особенно дипломаты мелких германских государств, с удовольствием смотрят на его отъезд — он для них в наивысшей мере неудобен и зловещ.
От Теремина, который никоим образом не отправляется в Рио (Рио-де-Жанейро — В.Д.), у меня неделю назад было письмо. Но даже и он ни словом не обмолвился об отъезде Бисмарка, хотя и написал, что Бернсторф все еще не отказался от идеи взять меня в министерство; обстоятельство, которое удивляет меня, с одной стороны, поскольку я прекратил в ноябре все касающиеся этого вопроса переговоры и в конце стал полагать, что легко обидчивый граф более не обратится ко мне с такого рода предложениями, с другой — потому что Бисмарк узнал в Берлине, что я своими «неосторожными высказываниями» нажил себе там некоторых врагов[1167]. Мы хотим, однако, подождать! Дорогому графу Ранцау — и это правда — которому я вечером перед своим отъездом совершенно откровенно высказал свою точку зрения о Вильгельмштрассе, я слишком холодно дал понять, что отправленная уже к тому времени в Копенгаген депеша от 5 декабря, о содержании которой он сообщил мне горделиво, делу уже не поможет. Дело в том, что три недели тому назад, когда он только что вернулся из Гольштейна, он разговаривал со мной о мировых делах совершенно по-другому, настолько, что в первый наш вечер я совершенно превосходно нашел с ним общий язык. Но три недели на Вильгельмштрассе — и весь дух исчез.