Здесь стоит божественная погода; на Boulevard des Italiens[323] лучше и быть не может.
Сечени передал мне твои дорогие поклоны.
Я нашел сочинение о старом Мейерне, которое я отправлю жене брата[324].
Петербург, 23 / 11 мая 1857
Мои дорогие Шлёцеры
Я хотел написать Вам большое письмо о Москве, но меня ожидало в Петербурге так много интенсивной и интересной работы, что до этого у меня дело не дошло. Здесь такое житье-бытье, хождение взад и вперед, что я в свои 35 лет, которые хожу под этим солнцем и, соответственно, в первую половину своей жизни, до сих пор такого не испытывал.
Дни в Москве были восхитительными. Что за поразительная, диковинная картина, этот тысячебашенный город со своими зелеными крышами, золотыми куполами и белыми зубчатыми стенами, высоко вверху сверкающий Крест Iwan Weliki! Пестрое, азиатское становье, стечение народов Азии и Европы, сокровищница из
«Тысячи и одной ночи» — «Татарский Рим». И хотя Петр Великий и оставил эту резиденцию — Москва все равно остается центром России: Moskwa matuschka.
25 мая
Месье Коллиньон père[325] полностью в работе. Около ста локомотивов заказано во Франции и Англии; часть железнодорожных рельс поставляет Демидов и Яковлев[326].
В эти дни из Парижа пришли известия, что Турнейзен обанкротился. Всеобщее беспокойство. Полагали, что это был старший Август Турнейзен. Но речь идет о молодом Шарле[327].
Сегодня вечером я должен отправляться в Нарву.
Совершенно конфиденциально следующее: император с императрицей в конце июня по н<овому> ст<илю> отправляются через Киль в Брюккенау под Киссингеном. Императрица будет там принимать ванны. Затем император отправится один в Вильдбад, чтобы отвезти свою маму в Берлин. Там, говорят, отпразднуют 13/1 июля[328]. Затем оба, мама и сын, отправятся в Петербург. Горчаков едет с императором, так что будет немного и политики; говорят о встрече с Луи Наполеоном — чтобы не допустить охлаждения новой дружбы!
Суббота, 30 / 18 мая 1857
Нарва с ее напоминаниями о Ганзе[329], естественно, заинтересовала меня страстно! Я познакомился с разными приятными эстляндцами, в том числе и с весьма сведущим в истории Штакельбергом. Будь то дворянин, либо буржуа — балты умственно инициативны! Усердный и работящий немец в этом форпосте сбросил присущее ему филистерство[330] и расширил свой кругозор.
Итак: ровно через три недели! Как школьник я с удовольствием стану заштриховывать каждый день, пока не встречусь с Вами всеми в Любеке. К сожалению, я должен буду идти не на точном «Адлере», но на медленном «Владимире»[331]