Она упрекает своих слушателей в косности. «Вы немы; в ваших голосах не слышно гласа трубы Божией; вы не возлюбили святое разумение, которое, подобно звездам, поддерживает круг обращения. Труба Божия есть Божия правда, которую вам надлежало бы исследовать с великим тщанием, подражая ей посредством соблюдения правил и послушания, преподавая ее людям в свое время со святым благоговением, а не навязывая силой. Но, упорствуя в своеволии, вы не делаете этого. Потому речи ваших уст не дают света тверди Божией правды, как если бы звезды вовсе не светили». Она упрекает их в том, что они ведут себя, как «змеи в норах»; «все еще пребывают в ребяческих мечтаниях». Наконец, как бы обращаясь сама к себе, она восклицает: «О, сколько лукавства и нечестия в том, что человек не желает обратиться к добру ни ради Бога, ни ради человека, но ищет славы без труда и вечной награды без воздержания! (…) У вас нет глаз, ибо ваши дела не сияют пред людьми огнем Святого Духа, и вы не преподаете им доброго примера; из-за вас на тверди Божией правды недостает солнечного света, а в воздухе — благоухания добродетелей».
Дальше она обращает к ним множество упреков — в вялости, небрежении, косности, в греховной немощи: «Вам надлежало бы быть столпами огненными»; и «если бы вы, используя данную вам Богом способность к разумению, обличали тех, кто вам подвластен, они не посмели бы противостать правде, но сказали бы, что ваше слово истинно. (…) Потому вся мудрость, которую вы искали в Писании и учении, погибла в омуте вашего своеволия. Всякое свое знание вы как бы погребаете своим прикосновением, употребляя для исполнения желаний и угождения плоти, подобно дитяти, не ведающему, что оно творит».
Обращаясь к примерам библейских персонажей, жаждавших сохранять и исполнять слово Божие, она в одной фразе высказывает суть своего обвинения: «Вам надлежало бы быть светом, а вы — тьма; ибо вы можете быть либо светом, либо тьмой; решите же, на какой вы стороне». Она вновь приводит примеры из Писания и, наконец, приходит к христианскому крещению, в котором «змей был постыжен, а смерть — уязвлена и повержена; ведь Церковь рождает иным образом. Жизнь Евы была бесплодна, а с Марией явилась благодать, превосходившая урон, причиненный Евой».
Слова решительные, даже страстные; можно себе представить, как они могли порой заставить трепетать слушающих — не столько простой народ, сколько духовенство. Нам эти факты дают возможность увидеть, насколько то время еще далеко от сакрализации всего церковного, которая восторжествует, в частности, в классическую эпоху; тогда Хильдегарда была бы, без сомнения, осуждена за отсутствие почтения к епископам и иерархии. Перед нами — совершенно иной образ мыслей; непринужденность, порой даже резкость языка воспринималась людьми как призыв к обращению, адресованный всем, в особенности тем, кто был избран, чтобы провозглашать и передавать слово Божие. «Я вновь услышала исходящий от Света живого глас, произнесший: „О дщерь сионская, венец славы не устоит на главе сынов твоих, и покрывало твоих обильных богатств подвергнется опасности, ибо они не узн