Аббат именует ее «матерью и невестой Агнца», и тон прошения свидетельствует о состоянии души, в котором он обращается к ней: «Поскольку благоухание Вашей добродетели достигло отдаленных мест земли, а Ваше сердце украсило мир не только благими трудами, но и пророчествами о будущем, открывая Вам небесное силою Святого Духа, мы находим, что достойно препоручить Вашей святости наше братство, хотя мы сами того недостойны». Именно поэтому они позволяют себе просить ее «в своей материнской благости благоволить написать нам и передать слова, которые Вы, просвещенная Святым Духом перед лицом нашим, а также многих других в Кирхайме, к нам обратили по поводу небрежения священнослужителей, совершающих Божественную жертву; дабы они не изгладились у нас из памяти и мы имели их всегда перед своим взором».
Сабина Фланаган в своем блестящем исследовании переписки Хильдегарды удивляется реакции этого братства священнослужителей, которых монахиня сурово призвала к более ревностному благочестию: они не только не обиделись, но и пожелали сохранить память о ее наставлениях. Впрочем, удивляться этому — значит не вполне представлять себе состояние духа общины, пережившей, видимо, охлаждение религиозного пыла, но не утратившей его окончательно. Тронутые словами Хильдегарды, эти люди почувствовали, что они их возрождают. Образ, который описала Хильдегарда, сам по себе был способен потрясти. Она вновь описывает его в ответном письме, датированном 1170 годом:
«Бодрствуя душой и телом, я увидела прекрасный образ, имевший вид дамы столь пленительной и любезной своей нежной красотой, что человеческому уму не под силу ее помыслить. Она стояла на земле и достигала небес. Лик ее был светозарен, а очи вознесены к небу. Она была облечена в белоснежную ризу из светлого шелка, а поверх нее — в хитон, украшенный драгоценными камнями — изумрудами, сапфирами, алмазами и жемчугом; ноги ее были обуты в обувь из камня оникса. Однако лик ее был запылен, одежды справа разорваны, а хитон утратил свою изящную красу. Обувь ее была замарана, и она вопияла к небесам голосом громким и жалобным, восклицая: „Внемлите, небеса: лик мой запятнан; рыдай, земля, ибо одежды мои разодраны! Стенайте и простирайтесь, бездны, ибо обувь моя запятнана! Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, я же не имею ни утешителя, ни посоха, на который опереться“».
«И еще говорила: „Я пребывала в сердце Отца, пока Сын Человеческий, Который был зачат и родился от Девы, не пролил Свою кровь. Он обручился со мною и омыл меня Своей кровью, возродив чистым и простым обновлением от воды и Духа, то есть от того, что прежде было иссушено и отравлено ненавистью змея. Те, кому пристало печься обо мне, то есть священнослужители, благодаря которым мой лик должен бы воссиять, как заря, и усердием которых одежды мои должны бы блистать подобно молнии, хитон — искриться драгоценными камнями, а обувь — быть белоснежною, замарали мой лик грязью, разорвали мои одежды; из-за них померк мой хитон и черна моя обувь. Те, которые должны были меня украсить, разорили меня“». И она перечисляет, какие оскорбления нанесли ей люди, которые должны были заботиться о ее красоте. «Священники Христовы, которым следовало бы хранить мою чистоту и служить мне в чистоте, лишь растравляют раны, в своей непомерной алчности обходя церкви одну за другой».