Университет как-то нечувствительно остался позади. Гуманитарий в душе, я без всякого раздвоения личности вполне увлекся и приобретенной специальностью (геоморфология, неотектоника), получал радость от полевых работ, от солнца и ветра Тянь-Шаня, Памира, Кзылкумов, Ферганской долины. Как аспирант имел много досуга, имел много друзей и подруг со схожими интересами и наклонностями, притом не только в Ташкенте, но уже и в Москве, и в Питере, куда летал два-три раза в год, много самиздата и тамиздата. Бодрствующие люди всего СССР составляли незримое братство, опознавая друг друга с первых же фраз, так что обмен текстами и идеями был налажен в масштабах страны блестяще. Ощущение причастности к этому братству крепило веру (вероятно, преувеличенную) в значительность наших споров и поисков, а чувство легкой опасности обостряло восприятие жизни.
Свободолюбие предприимчиво. Я действовал так: придумывал себе командировку в Москву на месяц по якобы аспирантской надобности – для работы «в фондах» по сбору некоей геологической информации, – а на самом деле ради запретного чтения и счастья видеть друзей. Если доверчивое начальство визировало приказ – а оно визировало, – я фабриковал на бланке университета так называемое отношение: такому-то по теме такой-то диссертации (скажем, «Бунин в освещении литературной критики его времени» – в моей аспирантской книжке, к счастью, стояло «аспирант Ташкентского университета» без упоминания геолфака) нужно поработать в «спецхране» Государственной исторической библиотеки РСФСР – я предпочитал именно это место, ибо сотрудницы там работали не въедливые и подобные бумажки проверять бы не стали. Имелось немало мест, где ты от этого гарантирован не был.
Вообще, спецхраны – отдельная сага. Когда-нибудь расскажу про спецхран, с хранительницей которого у меня завелась такая дружба, что я мог сам рыться на полках, получал книги навынос и даже брал их с собой в Ташкент – и, конечно, все всегда возвращал. Но книги Набокова мне впервые попались не в спецхране.
В январской Москве 1967 года, куда я прилетел в свою самую первую командировку, недели две стоял жуткий мороз. Гостиничные номера МГУ являли собой узкие, как пенал, комнатки, и, о радость, ты в этом пенале совершенно один. Обычно это способствовало всяким романтическим приключениям, но тут мне судьба послала – в день приезда! – в двух разных местах сразу две книги Набокова – «Дар» и «Приглашение на казнь». В жизни именно так и бывает. Теперь я понимаю, что этот пенал – как субмарина, жизненно автономный, с душевой и туалетом, просто был создан для того, чтобы пережидать в них морозы за чтением наилучшей прозы. Извините за рифму.