[на снимке]
мою покойную сестру Ольгу за меня, я же толстушка, держащая крепко таксу Бокса. Кстати, портрет Бакста я видела в Русском музее. Он в полной сохранности. Мое появление там вызвало крайнее удивление. Я
чувствовала себя как „каменный гость“» (письмо от 25.2.79).
У нас наладилась переписка, а в 1979 году она вновь приехала в Ленинград (уж извините, он тогда так назывался), куда, конечно, примчался и я. Теоретически Елена Владимировна жила (или «стояла», как она всегда выражалась) в гостинице, но почти все время проводила у своих друзей Давида Вартановича и Иды Михайловны Тер-Ованесян в их очень большой, по советским меркам, квартире в Запорожском переулке, угол Мойки (сейчас это, кажется, Мошков переулок) в двухстах метрах от Зимнего дворца. Давид Вартанович, ботаник, академик, много лет был директором Библиотеки Академии наук, а в начале 70-х работал в одной из международных организаций при ЮНЕСКО в Женеве, где жила Елена Владимировна. Там они познакомились и сдружились.
Меня сразу поразило сходство Елены Владимировны с братом. Мало того, оказалось, практически идентичны их почерки. На одной из набоковских книг она сделала мне такую надпись: «Первому отклику – запоздалый ответ. Елена Набокова». Именно так: Набокова, не Сикорская. И я задавал ей те же вопросы, какие, вероятно, задавал бы автору «Дара», если бы встретился с ним, – главным образом, по поводу бесчисленных загадок, рассыпанных в его книгах. И каждая загадка находила свое разрешение. Сестра оказалась полным ответчиком за брата, его (как сказал бы сам Набоков, любивший это слово) заместителем.
Помню свой самый первый вопрос. Я наткнулся тогда в «Себастьяне Найте» на не поддававшийся расшифровке пассаж. Герой читает письмо, написанное по-русски, и доходит до фразы: «Если выйдет так, что тебе попадутся кое-какие мои бумаги, сразу же сожги их; они, правда, слышали голоса в… (далее следовали одно или два нечитаемых слова, что-то вроде „Дот чету“)». Я не успел закончить вопрос, как Елена Владимировна сказала: «В Домреми. Домреми-ля- Пюсель, это родная деревня Жанны д’Арк. Там она стала слышать голоса святых. Мало кто догадается, что герой в русском тексте читает слово, написанное латинскими буквами так, как если бы оно было написано кириллицей, и это ошибочно прочтенное слово передается, в свою очередь, латинскими буквами в соответствии с английскими правилами транскрипции русских слов».
Мы встречались дважды – в 1979 и в 1980 годах, когда она приезжала в Питер, и оба раза она сказала одну и ту же важную для меня вещь: «Ваше письмо брату словно отворило плотину: из России начали приходить письма, люди присылали рукописи, фотографии дорогих для нас мест. Но до него он совершенно не верил, что хоть кому-то известен на родине. Не верил и в то же время хотел поверить».