КУЧЕРА (сдержанно). Выходит, снасильничал? Над девчонкой? Изувер проклятый!
ВОРЖИШЕК (растерянно). Пане Доминик, что вы такое говорите? Как же Голем может снасильничать? Он же из глины. У него же нет…
КУЧЕРА (с досадой). Томаш, что ты заладил – Голем, Голем. Этот кошмар сотворил человек!
МАРМЕЛАДОВ (сдержанно). Позвольте вас поправить: люди.
КУЧЕРА (с еще большей досадой). Что – люди?
МАРМЕЛАДОВ (спокойно). Этот кошмар сотворил не один человек, а как минимум двое. В этом мое уточнение. Графа Гурьева убил другой.
КУЧЕРА (злобно). Да откуда вам знать? Вы здесь и часа не пробыли, а уже все разгадали?
МАРМЕЛАДОВ (спокойно). Помогите мне, и сами убедитесь.
КУЧЕРА (резко). Еще чего! Помогите…(чуть остывая) А что вы собираетесь делать?
МАРМЕЛАДОВ (бесстрастно). Добывать недостающие улики.
ВОРЖИШЕК (рассказывает). Я уж думал, все самое противное позади. Но ошибался, панове. Боже, как я ошибался… Пане Родион подошел к Мартинке, нагнулся к ее губам, близко-близко, я уж думал – сейчас поцелует. А он взялся правой рукой за подбородок покойницы, левую положил на лоб и с усилием разжал сомкнутые челюсти. Дальше… Даже вспоминать тошно… Пане Родион начал выковыривать глину из ее глотки… Пане Доминик шумно вдохнул, а русский сыскарь кивает на остальные трупы – не отставайте, мол, помогайте добывать улики. Улики, а? Старикан вытер испарину со лба, но вызов принял. Подошел к телу Гурьева. Хитрый, черт! У графа рот до того глиной забит, что вся в горле не помещается, сама наружу лезет. А мне досталась Эльжбета…
Прикоснулся к ее щеке – ледяная. Оторопь взяла. Негоже это, тревожить мертвецов. Повадится потом являться во снах, да насмерть меня замучает? К тому же знахарь в Голешовице упреждал, что тела всех людей сразу после смерти наполняются ядом, потому лучше держаться подальше. Иначе и сам окочуришься. А тут удержишься, как же. Пане Доминик глазами сверлит, еще чуть-чуть и зарычит: «Не стой столбом, раззява!» Зарычит, будьте уверены, а то ж я не знаю пане Доминика…
Помолился я мысленно, попросил у Эльжбеты прощения за то, что сделаю. Челюсти чуть приоткрыл, потянулся к глиняному комку в глубине… Сам дрожу, от того пальцы о ее зубы стукаются, и кажется, что мертвая красавица покусывает меня, будто любовница дразнит, распаляет страсть. Совсем жутко стало. Поглядел я в застывшие глаза прачки, а в них столько укора и ненависти, что у меня ноги-то и подкосились. Вдохнуть пытаюсь, но не могу, будто невидимый Голем подкрался и положил на лицо свою огромную ладонь. А может, так оно и случается? Помираю я, панове… Все. Конец!