Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905 (Ульянова) - страница 163

.

Независимо от своих взглядов – более «либеральных» или более «консервативных» – чины политического сыска полагали, что способность власти равноудаляться от позиции различных групп в обществе и от «общественного мнения» в целом является необходимым основанием для проведения реформ, т.е. развития страны, а не для консервации или поддержания статус-кво1030. Чаще всего в Департаменте полиции и охранных отделениях обращали внимание на непоследовательность кадровой политики в отношении министерств внутренних дел, юстиции, просвещения и, соответственно, противоречивости в направлениях и их деятельности, и в позиции самого императора, а в ГЖУ то же самое писали по поводу губернской администрации1031.

Приведу лишь один пример из множества, вызвавший бурную переписку видных деятелей политической полиции между собой – ситуация со спектаклем «Контрабандисты» в театре А.С. Суворина: во время премьеры спектакля студенты под влиянием кружка князя В.В. Барятинского устроили беспорядки в зале, после чего местная власть распорядилась о снятии пьесы из репертуара. С.В. Зубатов еще накануне снятия пьесы писал: «Индифферентизм к таким вещам может легко породить полный политический разврат. Спустить этот инцидент – значит, расписаться в полученной оплеухе. Кто же власть? Кто охраняет право частных лиц и групп как не власть? Не голое ли насилие учинили скандалисты над Сувориным, театром и артистами, получившими от установленных властей п р а в о (разрядка в тексте. – Л.У.) на постановку пьесы. Если власть окажется бессильной защитить от них дарованное ею право, то, что же Россия – отживающая страна. Накануне она что ли переворота?… Да ведь это бездействие власти – приведет в уныние всякого благонамеренного человека и даже озлит его: не повиноваться же в самом деле шайке мальчишек с деканатами-руководителями во главе. Нет, надо виновных вздуть, да покрепче, а то раскачаете и другие города… Неужели пьесу снимут? Ведь это показать свое бессилие – опасная вещь для будущего». Аналогичную критическую позицию по данному поводу независимо друг от друга заняли директор Департамента полиции С.Э. Зволянский, влиятельный секретный агент М.И. Гурович, начальник Санкт-Петербургского охранного отделения В.М. Пирамидов1032.

В начале ХХ в. представление чинов политической полиции о слабости власти всё чаще органично увязывалось с ощущением о надвигающейся революции1033, что означает, в свою очередь, – это был «страх» не идеологического свойства (проигрыш самодержавно-охранительной идеологии), а институционального (развал государственной системы). Говоря другими словами, оппозиционное общественное мнение было важно не столько своими идейно-идеологическими предпочтениями, сколько тем, что исключительная ориентация власти на него лишала государство собственных оснований легитимности. Следствием этого было ощущение институционального одиночества политического сыска в системе отношений «власть – общество», что парадоксальным образом лишало его возможности легитимно действовать от имени той же власти в критических ситуациях. Тема одиночества – один из важных рефренов в делопроизводственной переписке этой государственной структуры начала ХХ в. В 1905 г. этот мотив часто использовался в документах в качестве внутренней объяснительной модели нарастания революционных событий