Софа Рабинович, тая от умиления, снова повторила свой рассказ о работе профессиональной бабушкой.
Тася, ставшая похожей на большую непропеченную булку, показалась мне бесформенной и бесцветной, несмотря на два высших образования (в Израиле ей пришлось поменять профессию) и умение крепко стоять на ногах. Из ее монолога я вообще ничего не запомнила.
Мальчиков пришло только двое. Валера, жилистый и какой-то подсохший, вдохновенно рассказывал о своем торговом бизнесе и понтил. Дорогой костюм сидел на нем, как влитый, и просто кричал о своей цене, на пальце самоварно блестел перстень, и расплачивался Валера золотой кредитной картой. Лицо его при этом неприлично сияло.
Боря, которого я помню смешным упитанным мальчиком в круглых очочках – этаким Телевичком, – превратился в демократично одетого в джемпер и очки Келвин Кляйн солидного мужчину с наползающим на брючный ремень животиком. Он тоже рассказал о том, как строил свой бизнес – только в области медицины, как сотрудничал с бандитами в девяностые, а под конец сообщил, что теперь он преуспевающий нарколог и раздал всем визитки с рабочим телефоном – вдруг пригодится. От прежнего Бори остался только своеобразный юмор и характерный подскакивающий в животе смешок. Оба мужчины изо всех сил старались подчеркнуть, что они состоялись.
Совсем по-другому повела себя Маринка Круглова. Классе в шестом мы с ней были очень дружны. Обе увлекались рисованием, сочинительством, ролевыми играми и актерством. Две недели на летних каникулах мы провели вместе на даче у Маринкиной бабушки. Разрисовали акварелью оклеенные белой бумагой стенки в нашей комнате на чердаке, исписали две бухгалтерские книги своими произведениями, которые по ночам читали друг другу, сняли фильм на восьмимиллиметровую пленку. Маринка тогда просто фонтанировала фантазиями и идеями, и мы вовсю занимались прожектерством. Впрочем, она быстро остывала, но кое-что до конца довести нам всё-таки удавалось, например – поставить в школе спектакль на новый год.
Позже между нами возникла какая-то дистанция, со временем всё больше увеличивавшаяся. Возможно, это было связано с тем, что Маринка во всем, что мы делали, оказывалась талантливее меня: и в стихах, которые мы обе носили в поэтический клуб «Дерзание», и в разрисовывании стенок, и в актерстве (при поступлении в театральную студию Дворца пионеров я срезалась на первом же туре, а она прошла, но дальше идти не захотела, сказав, что это была просто проба сил, и это меня, конечно, сильно уязвило). В старших классах Маринка была высокой и статной (иначе не скажешь), неспешной до медлительности в речах и движениях. Она, конечно, относилась к «хорошим девочкам» (единственным отступлением от школьных правил было черное вельветовое платье с большим кружевным воротником, вместо форменного коричневого), была отличницей, после школы поступила в престижный вуз. Тут наши пути разошлись уже окончательно, но несколько лет назад я встретила ее на художественной выставке, и мы стали изредка встречаться.