Почему-то воспоминания об этих растениях на какое-то время заполнили ее сознание почти целиком: их названия постоянно вертелись в голове и вызывали странное томление. Она снова и снова пробовала их на вкус: иван-да-марья, львиный зев, кошачья лапка, купальница, мышиный горошек, кукушкины слёзки… А вот лютики Вероника никогда не любила. Что-то в них есть мелкое, тревожное и горькое. И даже само слово немного горчит и смущает.
* * *
Вероника заполняет горячей водой чугунную ванну на птичьих лапах, высыпает туда оставшуюся от предыдущих постояльцев ароматную соль и с наслаждением опускается в нее. Прямо над ванной – прикрытое кружевной занавеской окошко, через которое видно небо и сосны на холме. Веронике всегда нравились ванные комнаты с окнами, тогда их действительно можно было назвать комнатами.
Тело Вероники расслабляется, млеет, и неожиданно в ней просыпается странное, почти забытое эротическое беспокойство, легкий, но настойчивый зуд в интимных местах: ее подавленное антидепрессантами либидо напоминает о себе − неожиданно и беспредметно.
Вероника спускает воду, ополаскивается под душем, заворачивается в белое пушистое полотенце и идет в спальню, где долго сидит на кровати, рассматривая свое отражение в тусклом зеркале трюмо.
Старые зеркала умеют льстить. Она видит высокую женщину, не сказать, чтобы стройную, но и не рубенсовских масштабов. Патина скрывает морщинки на лице и дряблость шеи, мягко очерчивает линию полных бёдер, плеч и красивую, аккуратную грудь. Пожалуй, выглядит она не на свои шестьдесят два, а лет на десять моложе. И с чего это вдруг она поставила крест на своей сексуальной жизни? Причем еще раньше, чем стала принимать антидепрессанты.
Вероника с наслаждением вытянулась на широкой, пахнущей лавандой кровати, и той же ночью увидела эротический сон. Ей снилось, что она просыпается от того, что в комнату входит какой-то человек, но не через дверь, а через зеркало трюмо, однако это ее не удивляет и не пугает. Она словно бы ждет его, ждёт давно и нетерпеливо, но делает вид, что даже не замечает, и лежит молча, затаив дыхание. Он наклоняется, откидывает одеяло – а она всегда спит обнаженной – и проводит рукой осторожно и медленно от ямочки между ее ключицами, через впадину между грудями до самой нижней, сокровенной ложбинки. Неуправляемая волна желания захлестывает Веронику, заставляет выгнуться всем телом и стонать уже только от одного предвкушения. От этого стона она просыпается.
Наутро Веронике захотелось сделать что-то для того, чтобы дом почувствовал ее любовь. Она перебрала на кухне бутылки с моющими средствами и нашла очиститель для стекол. Порывшись в комоде, достала какую-то тряпку и принялась мыть окна. Аккуратно и осторожно тёрла – почти гладила − местами треснувшие стекла, чувствуя, как исчезают внутри тревога и грусть последних месяцев… да что там месяцев – лет! Потом полила полузасохшие цветы в горшках, вымыла стакан для зубных щеток и фарфоровую мыльницу в ванной, поменяла губки на кухне. Дому явно не хватало женской руки… Но похоже, что хозяин не интересуется женщинами.