— Его уже предупредили.
— Хорошо. — Я киваю и пытаюсь воскресить в себе ту злость, которую почувствовала при виде Ксанора в компании подосланной к нему Светлой.
Злость — единственное, что я имею право испытывать к Гаранору.
В холле нас уже встречают. Высший стоит на ступенях лестницы, спрятав руки в карманах брюк, и смотрит на меня, не сводя взгляда. Камилу он, кажется, даже не замечает. Даже когда она говорит:
— Сонорина Лэй, я буду ждать вас в аэрокаре, — не переводит на неё взгляд.
Секретарь уходит, и мы остаёмся одни, в полумраке и тишине, в которой как будто застреваем на целую вечность.
— Пойдём, — наконец говорит он и, развернувшись, поднимается по ступеням.
Напомнив себе, как дышать, я следую за Тёмным на второй этаж.
Мы проходим в его кабинет. Я понимаю это, потому что всё в этой комнате буквально пронизано Гаранором Хоросом. Едва уловимый запах сигар, минимум мебели, резкие очертания которой сейчас скрадывает полумрак, и даже опущенные жалюзи — всё здесь напоминает о нём. На диван в углу небрежно бросили пиджак и галстук, и Тёмный привычно закатал рукава рубашки. Привычно… Сейчас это слово меня особенно пугает. Я привыкла к нему. Привыкла на него злиться, привыкла его видеть, привыкла к тем чувствам, что вызывает во мне этот мужчина.
Я как будто на неё подсела, на эту запретную любовь, от которой пытаюсь убежать и к которой всё время возвращаюсь. Возвращаюсь к нему.
Сегодняшнее моё решение является тому подтверждением.
Взгляд цепляется за огромное кожаное кресло, приставленное к письменному столу, на котором тоже минимум предметов. Прозрачный экран сейфота едва выделяется в полумраке, и над столешницей, да и в принципе во всём кабинете, я не нахожу ни одной голофотографии.
Фелисии здесь нет. Я не чувствую её присутствия, даже малейшей тени невесты, и это вызывает во мне смешанные чувства, из-за которых мне следует уже себя придушить фатой или чем придётся.
— Зачем ты здесь? — Гаранор отворачивается, чтобы плеснуть себе в бокал немного сильры.
Мне не предлагает, да я и не настаиваю, потому что не собираюсь здесь оставаться.
Делаю шаг вперёд, к нему, но тут же останавливаюсь и прошу:
— Лучше скажи, зачем ты подослал к Ксанору Светлую? Зачем заставляешь свою помощницу заниматься… этим?
Я кривлюсь от снова пробуждающейся внутри злости и раздражения, и замечаю, как по лицу высшего, когда он оборачивается, пробегает тень, а серебро в глазах становится ядовитой ртутью.
Он отставляет бокал, не сделав даже глотка, и смотрит на меня.
— Я не могу ему тебя отдать.
— Я тебе не принадлежу.