Дети смеялись как раз над одной из мерцающих черно-белых сцен на экране, и он тоже скоро засмеялся вместе с ними. Засмеялся так, что заболело в грудине и той части его души, которая впервые показалась на свет во всем своем великолепии.
– Такого, как Чаплин, больше нет, – произнес кто-то из взрослых.
И все хохотали над человеком, выделывавшим разные пируэты и боксировавшим на экране. Смеялись над ним, когда он крутил свою трость и приподнимал черный цилиндр. Смеялись, когда он передразнивал толстых дам и мужчин с глазами, подведенными черной тушью. Он тоже смеялся над Чаплином до спазмов в животе, и нечто чудесное, неподконтрольное и нежданное открылось ему, и никто не дал ему за это подзатыльник, никто вообще не обратил на него внимания.
Этот эпизод трагическим образом изменил его жизнь, как и жизни многих других людей.
Его жена не оборачивалась. Она вообще мало что замечала вокруг, позволяя ногам нести себя и ребенка через квартал с виллами, словно ее маршрут и скорость диктовались некими невидимыми силами. А когда человек подобным образом поднимается над реальностью, сущие мелочи могут привести к катастрофе. Как болт, развинтившийся в крыле самолета, как капля воды, замкнувшая реле в легком, сделанном из железа.
Он заметил голубя, усевшегося на дерево, когда жена собиралась перейти дорогу; не укрылся от его внимания и сгусток птичьего помета, шлепнувшийся вниз, как будто привидение оставило отпечаток пальца на кафельной плитке. Он увидел, как малыш показывает пальцем на это пятно и жена опускает глаза. Ровно в тот момент, когда она вышла на дорогу, из-за поворота вывернула машина и направилась прямо на них с убийственной точностью.
Он мог бы закричать. Криком или свистом предупредить ее. Но он промолчал. Момент был неподходящий. Испытываемые в данный момент чувства к этому не располагали.
Тормоза автомобиля завизжали, тень за лобовым стеклом вжалась в руль, и мир замер.
Он увидел, как его ребенок и жена дрожат от страха и медленно крутят головой. А тяжелый автомобиль накренился на бок, оставив на асфальте следы от шин, как уголь на бумаге.
Жена так и осталась стоять, впечатанная в сточную канаву, когда машина помчалась дальше, а он сам застыл с повисшими, как плети, руками в полуметре от изгороди. Чувство уязвимости мешалось со странной формой опьянения; то же самое он ощущал, когда впервые совершил убийство. Он предпочел бы не испытывать его сейчас.
Он выпустил из легких сжатый воздух, по телу расплывалось тепло. Он стоял чуть дольше, чем следовало, ибо Бенджамин успел заметить его, повернув голову и собираясь уткнуться лицом в шею матери. Он явно был испуган, потому что мать отреагировала на происходящее очень бурно. Но поднятые домиком брови и дрожащие губы тут же расслабились, когда он увидел папу, поднял руки и засмеялся.