– Тогда он наверняка уже в другом месте. Я могу поискать его, только скажи, как его зовут. Возможно, он до сих пор шведский полицай; он ведь настоящий зубрилка, правда? А ты всего-навсего попросишь его снять трубку и позвонить эксперту по составлению фотороботов. Едва ли может быть что-либо проще. Разве ты сам не сделал бы этого для нашего шведского коллеги, если бы тот вдруг попросил?
Потяжелевшие веки Харди не предвещали ничего хорошего.
– Работа в выходные обойдется слишком дорого, – произнес он. – Если вообще рядом с твоим свидетелем найдется хоть один специалист, который пожелает этим заняться.
Карл взглянул на чашку кофе, которую Мортен поставил на прикроватный столик. С виду можно было подумать, что он взял кувшин масла и выпарил его в чем-то еще более темном по цвету.
– Хорошо, что ты пришел, Карл, – сказал Мортен. – Теперь я могу уйти.
– Уйти? А куда ты собрался?
– Поеду на погребальное шествие в честь Мустафы Хсоунэя. Оно начинается в два часа у станции Нёрребро.
Карл кивнул. Мустафа Хсоунэй – очередная невинная жертва борьбы за гашишный рынок между байкерами и бандами беженцев.
Мортен поднял руку и помахал флагом, вероятно иракским. И откуда только он его взял?
– Когда-то я учился в одном классе с парнем, который жил неподалеку от Мьелнепаркена, где Мустафа был застрелен.
Другой, наверное, промолчал бы, имея такой сомнительный аргумент для солидарности. Но Мортен не таков.
Они лежали почти рядом: Карл – в уютном уголке, задрав ноги на журнальный столик, а Харди – на больничной койке, его длинное парализованное тело повернуто на бок. Глаза его закрылись в тот момент, когда Карл включил телевизор, а печальные очертания рта, казалось, медленно сгладились.
Они походили на пожилую супружескую чету, которая после дневных забот наконец-то попала в неизбежное общество новостей и нагримированных телеведущих. Благополучно дремлющую субботним вечером. Для довершения картины им не хватало только держаться за руки.
Карл приподнял отяжелевшие веки и констатировал, что телегазета, которую он смотрел, неожиданно оказалась последней за этот день. Значит, пора было укладывать Харди на ночь и самому отправляться в постель.
Он пялился на экран: похоронная процессия Мустафы Хсоунэя медленно двигалась по Нёрреброгэде, преисполненная спокойствия и размеренности. Тысячи молчащих людей проходили мимо камеры, и на катафалк из окон падали розовые тюльпаны. Беженцы всевозможного сорта, но не меньше и этнических датчан. Многие держались за руки.
Ведьмовский котел сейчас перестал бурлить. Война группировок – это не всеобщая война.