– Я постоянно боюсь.
– Чего?
– Разного.
– Ясно.
Питер забросил левую ногу на правое колено и, взявшись за лодыжку, подался вперед.
– Это прозвучит глупо, но я боюсь часов. Они тикают. И проникают в мозг. А еще боюсь крыс.
– Я тоже, – признался Чак.
– Правда? – просветлел Питер.
– Еще как. Писклявые сволочи. У меня от одного их вида мороз по коже.
– Тогда вам лучше не выходить ночью за эти стены, – посоветовал Питер. – Их там тьма.
– Спасибо, что предупредили.
– Карандашей, – продолжал больной. – Когда грифелем – чирк-чирк – по бумаге. Вас боюсь.
– Меня?
– Нет. – Питер мотнул подбородком в сторону Тедди. – Его.
– Интересно, почему? – спросил Тедди.
Тот пожал плечами:
– Больно здоровый. И эта короткая стрижка. Может за себя постоять. Шрамы на костяшках. Мой отец был такой. Без шрамов. Гладкие руки. Но тоже злобный. И мои братья. Они меня часто били.
– Я не буду вас бить, – заверил его Тедди.
– Но вы можете. Разве нет? Вы сильнее. Это делает меня уязвимым. Вот мне и страшно.
– И что вы делали, когда вам становилось страшно?
Держась за лодыжку, Питер раскачивался взад-вперед, прядь волос упала ему на лоб.
– Она была милая. Я не желал ей зла. Но она пугала меня своей большой грудью и тем, как она вертела задом в своем белом платье. Она приходила к нам каждый день. И глядела на меня, как… Знаете, как глядят на ребенка? Вот с такой улыбкой. Притом что она была моего возраста. Ну, не моего, на несколько лет старше, все равно, двадцать с небольшим. У нее уже был огромный сексуальный опыт. По глазам видно. Ей нравилось демонстрировать себя голой. Она не раз делала минет. И тут она просит у меня стакан воды. Мы с ней одни в кухне. Ничего так, да?
Тедди наклонил файл, чтобы Чак мог прочитать заметки Коули:
Больной с куском стекла набросился на сиделку своего отца. После этого женщина находилась в критическом состоянии, шрамы у нее остались на всю жизнь. Больной отрицает свою вину в содеянном.
– А все потому, что она меня напугала, – объяснял Питер. – Она хотела увидеть мою штуковину, чтобы надо мной посмеяться. Сказать, что у меня никогда не будет женщины, и детей не будет, и что я никогда не стану мужчиной. А иначе зачем бы я, правильно? Вы на меня поглядите, да я мухи не обижу. Я тихий. Но если меня напугать… Ох уж этот мозг.
– А что? – спросил его Чак успокаивающим тоном.
– Вы когда-нибудь об этом задумывались?
– О твоем мозге?
– О мозге вообще. Моем, вашем, любом. В сущности, это двигатель. Ну да. Тонко отлаженный мотор. С кучей разных деталей – передачи, болты, пружины. Мы даже не знаем, зачем нужна половина из них. Но если откажет одна маленькая деталь, всего одна… Вы задумывались об этом?