.
Совершённый 6 января переворот не встретил сопротивления. Ни одна из дискредитированных парламентских партий не посмела перечить харизматичному автократу, узурпировавшему власть ради решения амбициозных задач: достижения единоначалия власти как панацеи от государственной нестабильности, прекращения «межплеменных» распрей, установления равенства разношёрстных подданных королевства перед сюзереном и издаваемыми им законами, объединения югославян общей надплеменной идеологией.
Сдержанно благожелательно отнеслись к произошедшему и европейские союзники Югославии. Показательно мнение английского посла Кеннарда: «Что впечатляет больше всего, так это масштаб решаемой задачи – объединение Королевства и его превращение в современно устроенное цивилизованное государство… Если диктатуре удастся осуществить программу реформ… она оправдает своё неконституционное происхождение… В 1929 г. положены основания. Будущие результаты сегодняшней политики будут зависеть от того, как будет применяться новое законодательство… Ещё слишком рано, чтобы судить, и не следует быть слишком критично настроенным»[175].
Подобная внутри- и внешнеполитическая реакция на совершённый переворот вселяла в Александра Карагеоргиевича и его окружение чувство уверенности как в популярности совершаемых преобразований, так и в их необратимости. «Неудача исключена, если за тобой стоит весь народ»[176], – заявил король в интервью французской газете. В его новогоднем обращении от 31 декабря 1929 г. говорилось о свершившемся «быстром наведении порядка в стране», о «преодолении опасности духовной разобщённости». Декларация правительства от 4 июля 1930 г. объявляла, что «навсегда (курсив мой. – А. С.) стёрты внутригосударственные исторические границы, препятствовавшие формированию нации» и реализации принципа «один народ – одно национальное чувство»[177]. В 1931 г. в очередном интервью французским журналистам Александр говорил, что «никогда больше югославскую политику не будут определять религиозные, региональные или центробежные интересы»[178].
Наконец, в январе 1932 г., открывая сессию Народного представительства – Сената и Скупщины, – Александр заявил, что «лично в контакте с народом убедился – Югославия как отечество одинаково дорога всем сербам, хорватам и словенцам»[179].
В пользу того, что вышеприведённые высказывания отражали подлинное мнение короля, а не только публичный оптимизм властей, свидетельствуют впечатления, вынесенные им от поездки в Загреб. Бану Врбасской бановины C. Милосавлевичу он доверительно сказал, что «во время пребывания в Савской бановине пришёл к убеждению, что хорватский вопрос более не существует»