Удивило Третьего другое — в здание, судя по шагам, зашел лишь один человек, а этого быть не могло, потому что не могло быть никогда — обе пятерки попадали в резиденцию всем гуртом, потому что у каждой был только один ключ — у Берна Уктара было лишь два запасных, коие он, посыпая голову пеплом от горя, отдал Олтепху и Имбалту, под личную ответственность.
Насторожило Лидгугальта и другое — шаги не были бодрыми и упругими шагами здорового человека, которыми должны были быть, а какими-то шаркающими и больными, чего также не могло быть по определению, потому что в зондеркоманде не могло быть больных и здоровых, а лишь живые и мертвые. Кстати говоря, непонятно, кто у кого спер этот лозунг — то ли наши вэдэвэшники у них, то ли ругазские охотники за головами у вэдэвэшников. А может и никто ни у кого — идеи свободно диффундируют между мирами.
Все происходящее было необычно, мягко говоря и, согласно инструкции, следовало немедленно поднимать тревогу. Однако, инструкция — инструкцией, а будить товарищей, спавших безмятежным сном, из-за припозднившегося коллеги из первой пятерки, который единственный сумел добраться до резиденции Берна Уктара после грандиозной попойки, как представлялось Лидгугальту, растеряв соратников по дороге, было бы не комильфо. Насмешек потом не оберешься из-за подобной бдительности. Поэтому, прежде чем бить в набат, Третий решил взглянуть на возмутителя спокойствия, а потом уже решать, что делать.
Плавным движением Лидгугальт скользнул к двери. Безбашенностью и нездоровым пофигизмом Третий не страдал, к целостности собственной шкуры относился вполне себе ответственно и поэтому, прежде чем отодвинуть щеколду, он активировал каменный щит шестого ранга. Однако, прежде чем он успел дотронуться до задвижки, в дверь постучали. Стук полностью убедил Лидгугальт в том, что за дверью свой, ибо был не хаотичным, а структурированным.
Несмотря на то, что можно было расположиться на ночлег с большим комфортом — пустых комнат хватало, чтобы спать по двое, а командирам вообще в гордом одиночестве, каждая зондеркоманда на ночь кучковалась всем личным составом вместе, в одном помещении, как в казарме — первая в большой гостиной, а вторая — в зале приемов.
Чем это было вызвано было непонятно — то ли страхом перед кровожадным и неуловимым хартыгом, то ли многолетней привычкой так себя вести на боевых выходах, то ли врожденным мазохизмом, ибо атмосфера в комнате, где спали пять здоровых мужиков, не гнушавшихся полакомиться за ужином разнообразными блюдами, щедро нафаршированными луком и чесноком, а так же, не к ночи будь упомянутой, гороховой похлебкой с копчеными ребрышками, благоухала отнюдь не лютиками и луговыми ромашками, а как бы совсем даже наоборот, но, факт остается фактом — спали все вместе.