Самая страшная книга 2022 (Фролов, Матюхин) - страница 108
…Отнести тело к опушке Криволесья было нетрудно. Начавшийся трехдневный ливень уничтожил все следы.
Реанимобиль мчался в район. Сашка держал брата за руку. Сжимать крепко боялся, потому лишь легко обнимал его ладонь пальцами. Маме позвонили, и она, бросив дела, летела в Речинск.
Сашка смотрел на Пашкино лицо, механически прокручивая в голове слова Ворона.
– Ты прикинь, прикинь, – как заведенный частил тот, когда они выбрались из сарая, – Венька месяц в лесу прятался, за дедом твоим следил. Если б не он…
Во дворе распоряжались люди в форме, мелькали белые халаты, за забором колготились соседи. Зойка плакала у матери на плече. Ворон давал показания. Истошно выла Ласка.
А среди этого хаоса изваянием застыла бабушка. Руки в муке, лицо – такое же белое, как и руки. Улыбаясь застывшими губами, она повторяла раз за разом:
– Сына ро́дного убил. Внука ро́дного изувечил. Права Валька – кровавик-камень заместо сердца у него.
Потом ей стало плохо. А Сашке разрешили сопровождать брата. И остальное для него на время перестало существовать.
К ночи двор Лисиных опустел. Увезли упакованное в черный пакет тело Ивана. Разошлись по домам переполненные впечатлениями соседи.
Никто не видел, как Венька, сорвав с двери сарая пломбу, вынес идола и скрылся в лесу. Дороги он не знал, но шел уверенно – идол шептал, куда идти.
Веньке было хорошо – впервые он осознавал мир как взрослый человек. Воскресший разум жадно впитывал открывающиеся перспективы.
Остановить его было некому. Его мать неподвижно лежала у порога их дома. В открытую дверь сочился лунный свет, падая на зияющую в ее шее рану размером с кулак.
Александр Дедов
Аист свободен
Я лежу рядом и смотрю ей в глаза: они такие же, как и пятнадцать лет назад. Лучистые, цвета гречишного меда. Даже сейчас, когда под ее головой натекла багровая лужа, глаза продолжают улыбаться.
Она всегда была такой, сколько себя помню: даже когда отказывала ростовщику в заведомо невыгодной сделке, даже когда муж возвращался из корчмы и бил ее по какой-то своей, надуманной причине. Ее глаза улыбались тогда, ее глаза продолжают улыбаться и сейчас.
В этом доме сегодня все мы мертвы. Я дышу, желудок все еще требует пищи, но последнее, что связывало меня с мирскими заботами, сегодня умерло. И это замечательно! Агония подарила мне чувство легкости. Я вознесусь! Я отращу крылья!
Одним ловким прыжком я снова оказываюсь на ногах, легко стряхиваю кровь с рукавов и подола рясы: ткань пропитана маслянистой мирой – к ней ничего не пристает. Выглядываю в окно: в паре футов от кучи мусора, весь заливаемый закатными лучами, стоит человек в бурой промасленной рясе. Точно такой же, как и у меня.