Когда с вами Бог. Воспоминания (Голицына) - страница 176

Затем она исчезла так же неожиданно, как и появилась. «It must be true! I am sure it is!»[204] – воскликнула няня, добавив, что она уверена, что это было не видением, а реальностью. Ее рассказ произвел на нас большое впечатление и как бы подтверждал те слухи о спасении Семьи. Затем она рассказала нам про кончину маленькой Гессенской дочери Великой Княгини Виктории Федоровны,[205] которая произошла, когда она гостила в Беловежской пуще у Царской Семьи. Няня эта была тогда при царских детях, и эта девочка была тоже ей поручена. Из ее рассказа мы узнали, что ребенок внезапно заболел, когда Императрица была на большом обеде, с которого ее вызвали. Накануне или в день смерти девочка позвала няню и сказала: «Oh! Do not let that black man come to me again!»[206] Няня спросила, что это за черный человек, а она все говорила о нем и выказывала сильный страх. Няня пыталась объяснить, что его уже нет, но она не верила. Лейб-медики тогда так и не поняли причину ее смерти и что за болезнь с ней приключилась. Больше я этой милой няни не встречала. Она уехала обратно в Ирландию. Мы с ней очень нежно простились. Вспоминая Марфо-Мариинскую общину, хочу упомянуть о моем свидании с Митрополитом Новгородским Арсением. Его возвели в сан во время Собора при выборах Патриарха Тихона, если не ошибаюсь, а может быть, и раньше.

Тетя Надя сообщила мне, что Владыка находится в Москве, вызванный в ЧК. Он остановился у кн. Шихматовой-Ширинской, которая жила недалеко от Ордынки и общины. Помнится, что я отправилась сначала к тете Наде, чтобы узнать его адрес, а затем пошла его навещать. Это было рядом с Третьяковской галереей, где раньше я часто бывала с Мама и с Фрумошкой. Дом Шихматовых-Ширинских находился в саду, в котором я застала всю семью. Одна из девочек выздоравливала после болезни и лежала на солнце. Они направили меня к Владыке, который занимал в доме маленькую и довольно темную комнату. Мы с ним обрадовались друг другу, но потом я поняла, что он был подавлен. Он сказал, что не знает причины вызова и того, что его ждет впереди, поскольку сейчас многие обвинения основаны на доносах. Он никуда не выходил, даже в сад, но был окружен вниманием и любовью со стороны хозяев дома. Он сказал, что Его Преосвященство Алексий (Симанский)[207] тоже ждет его к себе, но я не могла долго оставаться и ждать его, а потому распрощалась, пообещав прийти на следующий день, чтобы узнать результаты его посещения ЧК. Он так грустно со мной прощался и сказал, что не знает, о чем будет говорить. Я напомнила ему обещание Спасителя, говорившего о том, что не нужно заботиться об этом, когда поведут на суд, а Дух Святой тебе все внушит сам. На том мы расстались. С вечера я ему приготовила мешочек с пуговицами, крючками, нитками и иголками и другими мелочами, которые ему могут пригодиться в случае ссылки или тюрьмы. Казалось невероятным, чтобы его просто отпустили в Новгород. Лапушка потешался над моим мешочком, а Соня одобрила мою мысль. На следующий день, когда я пришла к нему, то застала там Алексия. Арсений был еще более подавлен после допроса и говорил, что ждет нового допроса. Алексий старался его подбодрить и просил наперед не ломать голову о том, что и как отвечать, так как Дух Святый внушит ему сам. Он был уверен, что его сошлют в какой-нибудь медвежий угол, где столько русских духовных лиц томилось в заключении. Тяжко было с ним прощаться. Преподобный Алексий остался с ним, когда я ушла. Вскоре мы узнали о решении его сослать. Я пошла к нему снова, но его уже не было. Княгиня Ширинская рассказала, что его арестовали и намеревались сослать на север Сибири. Она боялась за его дальнейшую участь. Уже за границей я узнала от Иславина, что, по слухам, он долгое время был кашеваром в одном из сибирских концлагерей. В прошлом (то есть в 1937 году) от тети Нади из Ташкента пришло письмо с известием, что Митрополит скоропостижно скончался в церкви во время обедни, которую он служил, и что он оплакан был всей паствой, так полюбившей и оценившей его. В Ташкент его перевели из Сибири.