П а т л а й. Так в чем же дело?
Л и з а. Пить будете.
П а т л а й. Было, прошло. Последний раз выпил месяца четыре назад в приятной компании… (Усмехается.) Двести рублей — восемь пол-литров… С тех пор ни глотка!
Л и з а. Верю. А все равно — будете. По глазам знаю.
П а т л а й. Печальные?
Л и з а. Вот это что у вас?
П а т л а й. Полушубок.
Л и з а. А под ним?
П а т л а й. Тело.
Л и з а. Стойте! (Щупает.) Пол-литра в кармане.
П а т л а й. Вчера взял… Какие глаза! (Встревоженно.) Как думаете, другие это могли заметить. Чепраков заметил?
Л и з а. Если окончательно не ослеп!
П а т л а й (вынул бутылку). Освободите меня от этого… Я так долго пил, я устал, Лиза. Ну, возьмите же для каких-нибудь медицинских целей!
Слышен вертолет. Входит С и н и ц ы н.
С и н и ц ы н. Улетел! Это так внезапно получилось… Так неожиданно! Мне кажется, она даже не собиралась с ним…
П а т л а й. Кто?
С и н и ц ы н. Абросимова, Елена Николаевна Абросимова.
Л и з а. Ну, вот и пригодилась ваша бутылка, Максим Андреевич! Отметим?
Рожок охотничий милый, негромкий возникает во тьме. Зимовье. Л е н а готовится ко сну. М а м е д прощается, надевает шапку.
М а м е д. Вот так тут живут люди… Охотники… Глушь!
Л е н а. Погодите. Сядьте, Мамед. Вы уверены, что болота не замерзают? Мне, в конце концов, все равно… Но я бы хотела ему добра.
М а м е д. Кругом горячие ключи.
Л е н а. Трудно поверить — декабрь месяц.
М а м е д. Сегодня охотники загнали в болото лосиху, ее засосало… Вот вам декабрь!
Вошел Ч е п р а к о в. М а м е д ушел.
Ч е п р а к о в. Как устроились?
Л е н а. Александр Степанович, прямой вы человек. Ведь вы уже были и спрашивали, как я устроилась.
Ч е п р а к о в. Уйду.
Л е н а. Кругом горячие ключи. Вы не учли этого.
Ч е п р а к о в (молчит. Угрюмо). Зачем вы на меня тоску нагоняете? Нам с вами великое дело доверено, вы мне помогать должны. Может, меня и правда скоро выгонят с трассы, успеть надо поломать к чертям этот проект.
Л е н а. Кто же ломает, когда на таком гигантском расстоянии развернулись работы?
Ч е п р а к о в. Не могу я спать, не могу жить — тревожусь… Не то вы мне говорите. Трясина… Серьезная трясина, глубина до двух метров. А люди, знаю, пойдут без уговоров, они сами пойдут, если объяснить им, что это правильно и умно. Я сейчас сам слабый, как котенок… А разберусь — тогда напролом. Не побоюсь. Вы мне помочь должны. Мы на подвиг людей позовем, но нам обдумать надо, в чем резон. Это же наша жизнь, Елена Николаевна, наша судьба. Зачем вы голову вешаете?
Л е н а. Уходите, Чепраков. Боюсь я вас.
Ч е п р а к о в. Не поверю. Ко мне хорошо относитесь.